Однообразный перестук колес сливался с тишиной, словно растворяясь в ней. По крайней мере, так казалось Вилису. Он прижался лицом к окну вагона, пытаясь что-то разглядеть. Но ничего не видел, кроме дождя и скользящих мимо теней. Некоторые паровозы шли совсем без огней. Тогда пробегала лишь длинная черная тень. Какое-то время они, видимо, ехали вдоль лиственного леса, ибо вместе с дождем и ветром об окно вагона ударилось несколько покоробившихся листьев. В ночном мраке они тоже были черные.
Но они непременно желтые, они должны быть желтыми, ведь теперь осень. Поэты много пишут о падающих листьях, рисуя образ потерянных мечтаний и надежд. Весной, когда Вилис покидал Ригу, цвели яблони. Ни о чем таком необыкновенном он не мечтал, но все-таки все было не так, как теперь. Цвели ведь яблони. А теперь в окно стучали только дождь и ветер… И еще бились в стекло опавшие листья. Очень странная была тогда весна, но разве эта осень не более странная? Разве она отмечена только несбывшимися мечтами? Для очень, очень многих эта осень станет цветущей весной, принесет им новую жизнь. Но почему для него, для Вилиса Кронкална, эта осень только осень и больше ничто? Вилис Кронкалн, почему это так? Почему? Потому, что ты не знаешь своего места в жизни.
Есть люди, которые знают свое место в жизни, знают и тогда, когда дождь и ветер стучат в окно. Они никогда не бывают одиноки. А ты не знал своего места и тогда, когда цвели яблони. Лейнасар спокойно спит. Ему не мешают стучащие в окно вагона дождь, ветер и опавшие листья. Знает ли он свое место в жизни? Кажется, знает. Но только потому, что он боится думать. Если думает, то только в одном направлении. Ладно, пускай я, Вилис Кронкалн, стал осенним листом, который ветер швыряет как хочет. А он, Ансис Лейнасар, разве на осенний лист? Он думает, что нет, но он точно такой же лист. Точно такой! Все, все отщепенцы становятся осенними листьями. Осенью дерево скидывает ненужное. Может быть, точно так же жизнь скинет и Ансиса Лейнасара, и Вилиса Кронкална.
Казалось, что колеса вагона беспрерывно повторяют: скинет… скинет… скинет…
Трудной, очень трудной была для Вилиса Кронкална эта ночь в пути.
Назавтра он, ссылаясь на головную боль, весь день не проронил почти ни слова, сидел забившись в угол вагона. А Лейнасар несколько часов подряд чистил ногти и насвистывал. «Он в самом деле умеет думать только в одном направлении, но такое мышление слепо», — еще раз заключил Вилис. Колеса вагона застыли, и опять поезд стоял на каком-то полустанке, на запасном пути. Дождь лил почти не переставая.
В Клайпеду они приехали в такой же поздний час, как накануне в Кенигсберг. В городе только что был получен приказ об эвакуации. Всем предлагался только один путь — на запад. Об этом сказал Лейнасару и комендант. На станции беспрерывно комплектовались эшелоны. Жандармы согнали сюда толпы людей и бросили их. Многие удирали назад. Иные пытались попасть на эшелоны, шедшие в Германию.
Лейнасар и Вилис слонялись по путям, стараясь разузнать, нет ли все же какой-нибудь возможности добраться до Кретинги. Ведь можно попробовать и без разрешения коменданта — на свой риск. Они увидели двух пожилых немецких солдат, которые не могли оторвать глаз от вагонов, битком набитых свиньями.
— Это единственные в Остланде друзья Германии, едут спасать немецкие желудки, — пошутил один из солдат.
— Если мы не попадем в Кретингу, то окажемся в положении этих свиней, — мрачно сказал Вилис.
— Да, надо попасть в Кретингу, — согласился Лейнасар, и они продолжали поиски.
Наконец они узнали от какого-то железнодорожника-литовца, что в одиннадцать часов на Кретингу еще пойдет состав. Железнодорожник даже показал им, где стоит этот поезд.
В Кретингу поезд прибыл в ту же ночь.
Дорога из Данцига до Кретинги продолжалась трое суток.
К станции поезд подошел без огней. Они вылезли из вагона, в черную ночь; казалось, что кругом открытое поле. Может быть, поезд остановился, не дойдя до станции?
Проходя мимо паровоза, Лейнасар спросил машиниста:
— Где же Кретинга?