— Как с лодками?
— Две, наверно, высланы.
— Что это значит — наверно?
— Ответ был не очень определенным.
— Почему не добились определенного ответа?
— Как этого добиться?
— Работой! А вы пьянствуете! Народ надеется на вас, Доктор надеется на вас, а вы… Расстрелять вас надо! Повесить! Убить!
Женщина не кричала. Она говорила тихо, чуть сиплым голосом, цедя слова сквозь зубы. Она презрительно огляделась вокруг, повернулась и вышла.
Паэгле кинул на стол бумажный сверток и только успел сказать Герцогу:
— Передать этой же ночью!
Затем бросился за Валентиной.
Пока шел разговор в комнате радистов, попойка священников продолжалась. Случай с женщиной всех развеселил. Он внес какое-то разнообразие в уже надоевший разгул. Многие смеялись до колик в животе. Отвергнутый ксендз никак не хотел сдаваться. Под смех своих коллег он выбежал из комнаты и вскоре вернулся с топором.
— Послушай, таких хорошеньких не убивают! — крикнул кто-то.
Ксендз не ответил. Пошатываясь, он подошел к роялю и двумя-тремя мощными взмахами отколол несколько щеп. Рояль только жалобно застонал. Собутыльники замолкли.
Ксендз накидал щепок в камин и зажег их. Запылал огонь.
Когда уполномоченная Гинтера, возвращаясь, хотела быстро пройти через комнату, ксендз опять преградил ей дорогу.
— Сударыня!. Этот камин горит в вашу честь. Вы знаете, что там горит? Там горит музыка. Тоже в вашу честь!
— Браво! — кричали остальные.
— Правильно делает, если женщина публично дает пощечину, то надо поцеловать ей ручку, — заметил кто-то.
Но Валентину и на сей раз не тронуло внимание ксендза. Она резко отстранила его и, порывисто вскинув голову, вышла.
Вскоре внизу затарахтел мотоцикл.
— Получается, что нами любая гусыня командовать может, — возмущался Вилис.
Посещение Валентиной Яунзем Гриниеков не осталось без последствий. Доктор решил Гриниеки разгрузить. Далеко слышимый шум бесшабашных кутежей стал чересчур громким. Видимо, что-то засекли и немецкие пеленгаторы. Гинтера предупредили об этом.
Прежде всего из Гриниеков убрали радистов. Приехали штабная машина Гинтера и перевезла Герцога, Лейнасара и Вилиса в баптистскую церковь в Ужавской волости. Им было приказано как можно реже покидать помещение. В определенные дни и часы Вилис должен был ходить в Сарнаты, к поселившемуся там Тирлауку. У него Вилис забирал шифрованный материал для передач и ему сдавал полученные сообщения.
Для радистов масленица кончилась. Больше остальных возмущался Вилис. Разгул в Гриниеках увлек его. Теперь в пустой и полутемной баптистской церкви его опять начали одолевать мрачные мысли. Но, когда он в трезвом состоянии вспоминал свои выходки, ему нередко становилось тошно. Герцог и Лейнасар отнеслись к происшедшему по-деловому. Им-то что? Что велят, то и делают, и все.
И пасторы добились своего. Первый пришедший из Швеции катер Доктор объявил «святым челном», то есть сообщил, что на катере могут уехать живущие в Гриниеках священнослужители.
Весть о прибытии катера пришла ночью. Пир оборвался, словно перерезанная ножом нить. Даже деньги не убрали с карточных столов. В стаканах осталось недопитое вонючее пойло. Все очертя голову бросились к морю. Стояла темная ночь. Дул резкий октябрьский ветер. Но холода никто не замечал. Еще грели алкоголь и волнения перед дорогой. Долгожданный час настал.
Море рычало, швыряя к берегу темно-серые волны. Оно таило в себе угрозу и неизвестность. Страх и холодный ветер постепенно приглушили возбуждение. На море, вдали, едва заметный, покачивался катер. Посадкой руководили два доверенных лица Гинтера из отряда Себриса. Висевшие у них на плечах автоматы заставляли беспрекословно выполнять все их приказания. На катер переправлялись на четырех рыбацких весельных посудинах.
Когда первая группа священников чуть ли не бегом добралась до берега, оттуда уже отчаливала полная людей лодка.
— Что за безобразие! Кто это едет? Сказали, что поедут одни священники! — с возмущением воскликнул кулдигский пробст Сакарнис.
— Опять подкупили рыбаков, — поддержал его пастор Векманис.
— Молчать! — прикрикнул на роптавших человек с автоматом.
Пасторы битком набили остальные рыбацкие лодки. В ход были пущены локти и кулаки. Каждый норовил сесть раньше других. Каждому была дорога своя шкура. Первыми сели, конечно, те, кто был помоложе и посильней.
Посадка продолжалась два часа. Когда к катеру подошли лодки с последними пассажирами, моторист отказался принять их, — катер и без того был перегружен. Доверенные Гинтера, как видно, этого ожидали, потому что одну из последних лодок сопровождал человек с автоматом. Возможно, они от тех, кого первыми посадили на катер, получили обычную мзду — по горсти золотых изделий от каждого, ибо доверенное лицо, пригрозив мотористу автоматом, крикнуло: