И тогда нервы Лейнасара не выдержали. Он встал, взял матрац и одеяло, ища спасения, обвел взглядом пустую комнату. Но спасения не было. Надо было уходить отсюда. Вот до чего он дожил — его могла прогнать даже мышь.
Лейнасар перебрался в молельню. Тут было темно и холодно. Хоть окна и были затемнены, он все же не решился зажечь свет. Лейнасар вернулся в комнату и в шкафу, где лежал матрац, отыскал две свечи. Положил матрац рядом с кафедрой, прилепил свечи к полу. В просторном помещении они бросали причудливые тени. Здесь завывание ветра слышалось отчетливее, чем в комнате, но это было еще терпимо. Хоть будет покой от проклятой мыши.
Лейнасар опять раскрыл книгу. Прочитал только одну сентенцию: «Жизнь подобна лестнице, — кто поднимается по ней, а кто спускается…» И опять эта странная ночь делала свое. Опять возникал вопрос, обращенный к самому себе… И он считал, что жизнь — это лестница. Еще тогда, в далеком Приежусилсе, он смотрел на жизнь как на лестницу, по которой поднимаются… Шумит ли и там ветер в прибрежных деревьях? Наверное, еще громче. Море ближе. Море там совсем, совсем рядом…
Лейнасар положил книгу и уставился в потолок. Призрачно мельтешили светлые и темные пятна. Углы комнаты оставались в полном мраке. Они казались глубокими, как старые колодцы. Где-то далеко скреблась мышь, но ее почти не слышно было. Но и тишина имеет свое звучание. Проклятые нервы…
«А как же лестница?.. Куда ведет она теперь? Вверх или вниз? Что за глупости! Только вверх! Туда, где доцент Зандберг… Но где же этот доцент Зандберг?»
Вдруг Лейнасару показалось, будто в ближнее окно кто-то постучал. Он прислушался. Нет, никого не было. Только тишина, мрак и призрачные тени на потолке. И все. Нет, все-таки кто-то стучит опять. Только теперь уже настойчивее. Два удара — пауза, затем еще три удара. Может быть, вернулись Вилис или Герцог? Нет, Вилис или Герцог так не стучат. Лейнасар всегда хорошо различал, кто стучит. Это были не они. Но кто же? Опять…
Лейнасар встал и, насторожившись, вышел во двор. Тугой ветер ударил в лицо. Лейнасара пробрала сырость. Кругом стоял кромешный мрак. Ничего нельзя было разглядеть. Немного постояв, Лейнасар хотел вернуться, но увидел, как от ближнего дерева отделилась и пошла к нему какая-то фигура. Это была женщина.
Лейнасар шире раскрыл дверь, и женщина, не проронив ни слова, вошла в дом. Лейнасар тщательно запер дверь. В комнате женщина обернулась:
— Узнаете?
— Узнаю. Уполномоченная Гинтера.
Если бы из темного угла молельни вышло привидение, Лейнасар удивился бы меньше. Но он сразу взял себя в руки, и на его лице ничего, кроме безразличия, нельзя было увидеть.
— Не удивляетесь?
— Нет.
— Вот такими должны быть наши люди. Я вас еще там, в Гриниеках, сразу приметила.
Яунзем отступила на шаг и полуприкрытыми глазами смерила рослую фигуру Лейнасара. Ему стало неловко. Он подумал о своем жалком, помятом костюме. Хотелось быть более красивым, внушительным в глазах этой не совсем обычной женщины. Хорошо еще, что свечи так скупо освещали церковь. Сегодня взгляд у Яунзем был совсем другой, чем в тот вечер в Гриниеках. Выражение ее глаз напомнило ему кого-то. Но кого? Он вспомнил. Во взгляде этой женщины было что-то общее с той шведкой из Бюро труда в Килменесё, хотя они и были совсем разные. Открытие это придало ему смелости, и он ухмыльнулся. Теперь он почувствовал, что сильнее ее, будь она уполномоченной хоть десяти Гинтеров.
— Ксендз в Гриниеках все же был куда галантнее вас, он даже рояля не пожалел для меня. А вы и стула не предложите.
Лейнасар исчез во мраке и принес запыленный церковный стул. Смахнул рукавом пыль и подал стул гостье:
— Садитесь, пожалуйста! Это все, что могу вам предложить. Проклятый баптистский пастор все унес. Я даже ужином не могу угостить вас. Я один дома.
— Знаю, что вы один.
— Откуда вы это знаете?
— Мне полагается многое знать.
Лейнасар ничего не ответил, не стараясь поддерживать разговор. Яунзем внимательно огляделась вокруг.
— Довольно странно, правда?
— Что?
— Я еще никогда не жила в церкви. Вы тут же и спите? — Она носком туфли коснулась матраца. Только теперь Лейнасар заметил, что Яунзем на этот раз не в сапогах. Поэтому она и казалась более женственной, чем в Гриниеках.
— Да, я тут сплю.
— А где вы работаете?