Я перетащил вещмешки, оружие и все прочее в другой угол и улегся в ногах девушки, изогнувшись, как рак. Уже засыпая, вдруг услышал, вроде кто-то зовет меня по имени. Я покосился на девушку, потрогал свой подбородок, заросший густой щетиной, и совсем было заснул, как вдруг услыхал лязг затвора. Вздрогнул и вскочил, испуганный. Девушка с раскрасневшимся лицом наставила дуло карабина прямо мне в грудь.
— Кто вы такой? — Голос резкий, глаза широко раскрыты.
— Я из Армии освобождения. — Рукой я попытался отстранить ружейный ствол. — Не стреляйте… я…
Не знаю, какой вид был у меня в эту минуту, но девушку явно разбирал смех; однако внешне она ничуть не смягчилась. Хорошо хоть, карабин отвела — это был «СКС»[11]. Снова лязгнул затвор, и на землю упал патрон.
— Как?! — закричал я, изумленный. — Вы дослали патрон?
— Еще бы! Вы кто такой, почему лежите здесь? — Голос ее звучал еще резко, но гнев с лица сошел.
— Я только-только добрался сюда. Искал вас все утро, с ног сбился.
— Связные ничего не передавали мне.
— Решил сам добраться.
Разговор разговором, но я следил за каждым ее движением. Она положила «СКС» на травяную подстилку и села, прислонясь к стенке окопа. С виду ей было года двадцать два, кожа ее, когда-то, наверно, белая, загорела и обветрилась. Обыкновенная вроде девушка, ничем не выделяется, но я уже заметил особую ее примету — розовую родинку на шее. Родинка эта мне почему-то понравилась. Она словно высветляла ее лицо. Наверно, поэтому девушка одета была в блузку без ворота с вырезом в виде сердца. У нас начался с нею «мужской» разговор.
— Вы почему документы не предъявили, вошли самовольно?
— Боялся потревожить ваш сон.
— А подложи я мину у входа?
— Что ж, ради вашего сна я бы отдал жизнь, — решил поддразнить я ее для смеха.
Не сдержав улыбки, она отвернулась.
— Вы откуда?
— Из джунглей.
— Что-нибудь ели?
— Голоден смертельно.
— Что за легкомыслие! С дороги-то надо сразу подкрепиться. А ну как враг высадится внезапно и придется принять бой или поскорей уносить ноги?
Она потянулась за маленьким мешком, развязала тесемку, достала пирожок с начинкой из кокоса и протянула мне.
— Вот, съешьте пока.
— Пирожок с кокосом!
— Ну да. Не пойму вашей радости…
Ах, как давно не видал я этих пирожков. Здесь-то их продают на каждом базаре и развешивают гроздьями в маленьких деревенских харчевнях — это любимое лакомство местных ребятишек. И вот он лежит на моей ладони. Тяжеловатый, он пахнет спелым клейким рисом и жирным духом кокосового ореха. Все бы упивался его запахом, но было неловко перед девушкой. Я увидел, как она заморгала изумленно.
— Да вы ешьте, у меня еще есть. Где же вы ночевали, почему только сейчас явились?
— Нигде не ночевал. С вечера и до утра продирался через топкое поле. Вы знаете его?
— Как не знать, вот оно, перед нами — хожено-перехожено.
Мне чудилось уже, будто мы близкие люди, и чертовски подмывало поделиться с нею только что пережитым.
— Боже мой, ну и поле! Кругом сушь, а здесь вода стоит. Если где не увидишь воды, знай: там трясина по колено, даже по пояс. Когда ты при этом в сандалиях, они то и дело увязают в грязи, попробуй найти их и вытащить. Босиком же все ноги обдерешь о колючие корневища. В лесу, бывало, час отшагаешь — тут тебе и привал: десять минут, пятнадцать, двадцать. А здесь — отдыхай стоя. Присядешь на кочку — засосет. Одно слово — «отдых», вся сбруя на тебе, вещмешок, оружие… Да и сам ты — легкая добыча для пиявок и комарья. Нет, уж на ходу легче. Вот и протопал до утра.
— А потом?
— Да все.
— И вы говорите об этом точно о подвиге каком-то.
Девица начинает дерзить, как вам это понравится?
— Вы не плакали, случаем? — спросила она с ехидцей.
— «Плакал», говорите? — Я притворился обиженным.
Она весело рассмеялась, обнажив ровные, как ряды кукурузных зерен, зубы.
— Что ж, вы еще молодец. Я вот знала одного подполковника, он приезжал сюда из штаба изучать обстановку и всякий раз нас спрашивал: «Отсюда до штаба нет другой дороги?» — «Дорог, — отвечали мы, — сколько угодно». Он страшно радовался, расспрашивал, что это за дороги, какие надо иметь при себе документы — он, мол, достанет любые… Мы отвечали: «Лучше всего две дороги — воздушная или подводная». Подполковник смеялся и говорил: он-де и через горы Чыонгшон переходил, но нигде не было так трудно, как на этом заболоченном поле, за одну ночь всех бед нахлебаешься, какие только бывают на свете, — хоть плачь, И добавлял: «Ну а я как-никак подполковник, мне плакать не к лицу! Но всякий раз, как иду через это поле, плачу. Бывает, так ноги о корневища изранишь — и силишься не плакать, а слезы сами льются».