— Похоже, идет наш друг.
На лесной опушке возник силуэт человека. Он был высокого роста. За спиной у него торчал вещмешок, на плече висел автомат Калашникова, поперек туловища обмотан холщовый пояс, похожий на пожарный рукав, туго набитый рисом. Для маскировки он прикрылся большой зеленой веткой. Это и в самом деле был Нам Бо, прямиком шагавший к нам через пустырь.
Глава 2
Мы поели, но пересекать поле, пока еще не стемнело, нельзя было. Я маялся, не находя себе места в угрюмом душном лесу.
— Послушайте, Пятый, — предложил я Нам Бо, — может, выйдем проветриться на опушку?
— Это сейчас-то, чтоб нас с вертолета пулями нашпиговали? — Он озирался, выбирая, где бы подвесить гамак. — Лучше подвесим здесь гамаки, передохнем малость, наберемся сил перед дорогой. Завтра я вам дам волю — глядите на все, любуйтесь сколько душе угодно.
Вот уже который день шли мы лесом; но здесь он словно обессилел, деревья росли уже не так густо, чем ближе к равнине, тем ниже и реже они становились, да и потом лес этот не раз здорово бомбили, вокруг стоял еще горький запах пороховой гари. Солнце просвечивало зеленые кроны насквозь, и отыскать укромное место для гамаков было непросто. Но Нам Бо, конечно, нашел местечко на двоих, там даже оказалось укрытие от вертолетов. Наверно, какая-нибудь наша группа проходила тут совсем недавно — на земле чернели свежие следы костра, на котором готовили пищу.
Мы подвесили гамаки углом между тремя деревьями и расположились так, чтобы можно было переговариваться и видеть лица друг друга, не поднимаясь и не поворачиваясь. За эти пять дней, что мы провели в пути, я успел привыкнуть к Нам Бо. Но первое время мне было как-то не по себе; сам не пойму: застывший ли стеклянный глаз его был тому виной или серый, землистый цвет лица — наследие ранения и малярии. Наверно, поэтому, хоть мы с ним одногодки (ему, как и мне, тридцать шесть) и волосы у него черные, без малейшей седины, он казался мне человеком пожилым. Теперь же, привыкнув к нему, я иной раз нахожу его даже красивым.
Нам Бо лежал, прикрыв веки. Ветер, налетевший с поля, шелестел листвой. Я нарочно не заговаривал с Нам Бо, надеясь, что он заснет, и тогда уж я выбегу на опушку и порадуюсь, глядя на просторное поле.
Я не видел этого поля, с которого накатывался на нас ветер, уже целых двадцать лет — с пятидесятого, когда ушел следом за нашими солдатами далеко-далеко, к самому лесу Уминь. Теперь нас разделяет лишь сотня-другая метров, а я должен лежать здесь в гамаке в скудной тени поредевших листьев.
Сколько воспоминаний, сколько мыслей и чувств пробуждал во мне этот полевой ветер!..
И тут я услышал вдруг рев вертолетов. Судя по звуку, они кружились пока где-то вдалеке; но я по опыту знал, им ничего не стоит через минуту оказаться прямо у тебя над головой — тут и спрятаться не успеешь. Я-то познакомился с их повадками еще весной шестьдесят восьмого в одной деревне под Сайгоном.
Присев, я оглядел настил укрытия, потом кроны деревьев: послужат ли они нам надежной защитой?
— Вы спите, Нам Бо?
— Какой тут сон, не слышите — вертолеты?
— Слышу, конечно.
— Теперь нужен глаз да глаз, — сказал он, не вылезая из гамака.
А вертолеты, словно решив запугать нас, то подлетали вплотную с оглушительным ревом, и казалось, мы качаемся в гамаках посреди пирса, к которому, непрерывно гудя, причаливают десятки океанских кораблей, то удалялись, чтобы снова вернуться и опять улететь.
Я спокойно возлежал в гамаке, на лесную опушку больше не тянуло, и поле совсем не манило меня. Наоборот, я решил завести серьезный разговор.
— Скажите, Нам Бо, если взять янки и сайгонских вояк, с кем из них труднее драться?
— Ну и вопрос — как говорится, мозги набекрень! Еще и командование итогов таких не подвело, откуда мне-то знать. Вы вон сами где только не были, побольше моего навидались.
— Да я везде мимоходом — так в старину с коня цветочками любовались. Не то что вы — обосновываетесь надолго…
— Вот и обосновывайтесь теперь.
— Но я для начала хочу все-таки знать ваше мнение.
Опершись руками о края гамака, Нам Бо приподнялся и повернулся ко мне.
— Честно говоря, я из-за этого и попросился обратно на фронт. Вроде и двух лет не прошло, как был на передовой, а чувствую — отстал, причем безнадежно. Год в госпитале провалялся. Потом еще полгода при штабе работал. Нет, вижу: не дорос я еще по чужим донесениям боевую обстановку изучать. Самому на передовой действовать — вот это по мне. Пора, брат, сказал себе, перебираться из тыла на фронт. И конец-то вроде недальний, а жизнь там совсем другая!