— Оман Лашуй, помоги мне найти маму и брата.
После этого Павуш положил на землю, около бревна, обжаренную лягушачью лапку. Жертвоприношение состоялось, настала пора отправляться в путь…
Гарты решили сделать привал. Они двигались третий день, возвращаясь на стойбище, после того как разорили стоянку лесовиков и захватили пленных. Все прошло бы неплохо, если бы лесовикам не удалось убить одного 'лося' и тяжело ранить другого. Из-за этого 'второго' обратный путь затягивался. Сначала его посадили на лошадь, так и добрались до первой ночевки. Но за ночь раненному стало хуже. Он начал терять сознание. Ариг Хран распорядился сделать из молоденьких березок носилки, которые потащили плененные лесовики. Но скорость передвижения отряда совсем упала. За второй день прошли очень мало.
Да и сам ариг чувствовал себя неважно. Один из лесовиков, обороняясь, успел выстрелить в него из лука. Стрела, слава Оман Яру*, попала в огушу, но все-таки пробила ее с близкого расстояния и вошла в грудь чуть пониже ключицы. Неглубоко вошла, на не полный наконечник, и прижег рану Хран быстро, едва разделались с лесовиками, тут же, у костра на стоянке. Но рана начала постепенно загнаиваться, на третий день появилась стреляющая боль.
Вот ариг и решил ненадолго остановиться, чтобы развести костер. Он подумал, что второпях плохо прижег рану. А, может, и вообще зря это сделал у костра лесовиков. Кто знает, вдруг у них Оман Озар заговоренный и Лашую служит? Вот и наслал окаху* вместо того, чтобы помочь.
Хран дал команду на привал. Подъехал к пленным, несшим носилки с раненным 'лосем'. Воин был массивным и тяжелым — лесовики быстро выдыхались и часто сменяли другу друга.
У носилок стояли три женщины и один мужчина, все примерно одинаковой комплекции. Лесовики тяжело дышали, вытирая со лба пот. Опытный ариг подбирал носильщиков по росту и комплекции: так удобнее нести и устают все примерно одинаково и в одно время. Группу сцепили, накинув на горло петли, одной веревкой, чтобы не пытались убежать. Хотя пешему от конного и так почти не уйти, но мало ли чего взбредет в голову диким лесовикам, да еще в чаще?
К худощавой глазастой женщине, с копной светло-желтых волос, на короткой веревке был привязан маленький рыжий пацан. Сам на 'лосей' напоролся вместе со щенком-добером. Хотел дать деру, но увидел 'глазастую' в колонне пленных и остолбенел. Тут один из воинов на него аркан и накинул. А добер еще рычать пытался, сын добруски, но получил плеткой по морде и усвистел в лес.
Пацаненок, позже выяснилось, оказался сыном 'глазастой'. Вот их и связали вместе. А женщину с соломенными волосами ариг запомнил еще на стоянке лесовиков. Такой крик подняла. А из-за чего? Когда 'лоси' напали на стоянку, 'глазастая' сидела в землянке у беременной лесовички. Ну, ее-то тут же связали, а беременную прикололи копьем. А чего делать? Уж шибко у нее большой живот был, с трудом с лежанки поднялась. Как такую тащить до стойбища? Одна морока. Но 'соломенная' разоралась так, что Хран услышал на другом конце стоянки. Прискакал, а у этой дикарки аж брызги изо рта летят:
— Гады ползучие, свиньи, что ж вы делаете?! Что б вас, гартов поганых, Черух* в котле заживо сварил!
Разъяренная женщина, даже стоящая на коленях и связанная, производила настолько грозное впечатление, что два, видавших виды, воина в растерянности боялись к ней приблизиться.
— Чего уставились, олухи?! — сердито выкрикнул ариг, не слезая с лошади. — Заткните ей глотку чем-нибудь.
Один из воинов, долговязый, с узким лицом, опасливо показал на шею женщины, где болтался на кожаном ремешке медвежий клык:
— Ведунья. Я того… боюсь.
— Дурак! Они Лашую поклоняются, а нас Идол защищает. Зря, что ли, мы ему жертвы приносим?
Хран направил лошадь на женщину и, вытянув руку с копьем, почти уткнул его ей в грудь. Увидев перед самым носом наконечник оружия, женщина резко замолчала и посмотрела на арига. Выглядел военноначальник 'лосей' жутковато: гигантского роста; грубые черты лица и так будто вытесаны каменным топором, да еще правую щеку уродует страшный шрам — след от копья 'бизона'. Хран только что вырвал из своей груди стрелу лесовика и огуша, забрызганная кровью, делала его похожим на раненого зверя — разъяренного и беспощадного.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор: хмельные от ярости карие глаза 'лося' и отливающие холодной ненавистью серо-зеленые глаза лесовички. Внезапно ариг почувствовал головокружение, и в этот же момент его кобыла заржала и попятилась назад. 'Чур меня чуро*', - непроизвольно, против своей воли, забормотал Хран старое заро*, которое слышал когда-то от матери, и отвел глаза. Взгляд желтоволосой лесовички пугал даже ничего не боящегося воина завораживающей неотвратимостью речного омута.