– Габриэль тут не живёт, она живёт на пять домов дальше, – махнул он рукой и закрыл передо мной дверцу, что даже не успел поблагодарить его. Сейчас удивление сменилось – волнением. Неужели она специально привела меня ни к тому дому, правда, что ли, что-то не так?
Пройдя ещё дальше, остановился возле другого дома, который был построен из красного кирпича, таких домов мне попалось несколько по пути, как будто близнецы и не различишь совсем, только этот был с тремя этажами, что мне пришлось задрать голову. Позвонив в звонок, который был встроен в кирпич, мне через несколько секунд открыла мать Бриэль. Та была одета в строгий костюм: белая блузка, на которой были расстёгнуты первые две пуговицы, поверх блузки пиджак, а нижняя одежда – это мини-юбки, то только та была, уж сильно короткой на вид. Неужели, её муж не запрещает ходить в такой на работу?
– Здравствуйте…– и замялся, не зная её имени, но та осмотрела меня с ног до головы, как в тот раз, но уже показала отвращение или мне показалось?
– Эмили, – подсказала она мне.
– Да, здравствуйте, Эмили, я хотел узнать, с вашей дочерью всё в порядке? Мне сказали, она заболела.
И тут мне на встречу выбегает как раз она, но её виду нельзя было позавидовать – глаза красные, а под ними мешки и искусанные губы. Похоже она плакала, но из-за чего?
– Бриэль? – мать услышав её имя, повернулась к той и строго посмотрела.
– Лиам! – выкрикнула она, кажется, позвав отца юной особы.
Тот через некоторое время спустился вниз, тоже в строгом костюме, только нижняя одежда состояла из чёрных классических брюк, и увидев меня, на мгновение замер на лестнице, но затем спустившись на кафель, подошёл ко мне и спросил.
– Что вам нужно?
– Папа! Прошу, дай я с ним поговорю, – вдруг подошла к нему дочь, положив ладонь на плечо.
– Нет, – стояла сталь в его голосе и у меня брови поползли вниз, ведь такие наоборот ухудшают отношения между своими детьми, но промолчал об этом, чтобы не усугубить ситуацию.
– Пять минут, пожалуйста, – сжала Бриэль пальцы, как бы сильно попросив об этом. Он постоял несколько секунд и кивнул, предупреждая, что всего пять минут и не больше.
Она обошла его и взяв меня за руку, повела куда-то от дома, где бы предки не могли услышать нас.
***
Мы отошли чуть подальше и она сразу же крепко обняла меня, приговаривая и повторяя, каждый раз, что какая же она дура, так ничего толком и не объяснив, но напомнив ей, что у нас не так много времени – отстранилась от меня.
– Знаешь, я тут кое-что поняла, это самое важное, – а я затаил дыхание, навострив уши, чтобы не пропустить не единого слова, – Поняла, что люблю тебя.
Эти слова отпечатались у меня в голове, а особенно, запомнили её тон и эти слова, словно это чудесный звон для ушей, но лились на сердце, сладким мёдом. Ах, как же это чудесно слышать от неё, потому что…
Она резко оттолкнула меня, прокричав «Осторожно!».
И в ту же секунду, я своими глазами увидел, как она упала на землю, рядом со мной, по ее майке, в области сердца, расплывалось красное пятно. Закричав на всю улицу, подполз к ней, пытаясь привести в чувство, затем подбежали, в страхе, её родители и начали звонить в «Скорую помощь». Себя я чувствовал, наверное как, в замедленной съёмке. В ушах стоял гул, покрывавший все звуки вокруг, а на лице стоял ужас, продолжая легонько бить по щекам, прошу, не оставляй меня, не уходи в мир иной. Я смотрел на девушку, а та медленно умирала подо мной, которую я всем сердцем полюбил.
Машина приехала спустя десять минут и не проговорившись ни слова с её предками, поехал вместе с ними до городской больницы, полными горя и отчаяния.
Глава 17
Хилари
Налил себе кофе из автомата, обратно присаживаясь на свое место. Я находился в коридоре больницы, где-то на стенах висели плакаты с разнообразными статьями и рисунками, пол и стены с потолком были белого цвета, а сами же диваны бирюзового. Сам интерьер, с такими цветами, почему-то меня клонит в сон, но я держался, ради девушки, лежащей сейчас в одной из палат.
Родители Габриэль сидели неподалёку, только с разных сторон дивана, словно они не знакомы. Успели поссориться или они так и были в ссоре? Что-то они какие-то странные. Меня это, нисколько, не пугало, но, вероятно, нагнетало любопытство, что самое главное – это раздражение из-за того, что решали за дочь, как ей жить.
Когда Бриэль прокатили в палату на кушетке, то с того момента прошло несколько часов. Больше оттуда не выходили и я боялся думать о худшем. Она любит меня и из-за этого сердце так и уходит в пятки, будто попав в сон. А я даже не успел сказать ей, что тоже её люблю и если она…