Мне было всё равно, что я осталась без какой-либо работы, всё равно это не то дело, которое делало меня счастливой, была бы, совсем, не против рисовать для кого-то натюрморты или пейзажи, или работать в книжном магазине, где бы можно было брать книги, как из библиотеки и читать их дома. Это была бы лучшая жизнь, о которой стоит мечтать.
Но тут перед глазами встало лицо Лари. Зелёные глаза, словно лес, кудряшки, в которые приятно было запускать пальцы, а самое главное – это губы, которые страстно, но и в тот же момент, нежно можно было целовать.
И я начала вдаваться в воспоминания этих трёх прошлых месяцев.
***
Мы лежали тёплым вечером на песке возле моря, сплетая пальцы рук и улыбаясь друг другу. Со стороны, можно подумать – лежит счастливая парочка, ловя удовольствие этого прекрасного времени и заката вдалеке. Но что на самом деле, это были два человека, которые ещё не поняли, что любят и не смогут забыть друг друга.
– Знаешь, мне хочется побыть в Калифорнии, потому что там есть больше книжных магазинов и тем более тех магазинов, где продаются краски, кисточки, мольберты.. – начала я перечислять, а Лари внимательно наблюдал за моими движениями губ, на что, не обращала внимания. И вдруг резко потянулся ко мне и коснулся губами моих губ, нежно целуя и притягивая меня к себе ближе. Да, моему удивлению не было предела, но пытаться отстраниться не собиралась, ведь, тогда бы всё испортила.
Когда нам начало не хватать воздуха, то юноша отстранился первый.
– Значит, ты любишь рисовать?
Сначала не вдумалась в суть вопроса, пребывая всё еще в том поцелуе, но опомнившись, ответила, отводя взгляд, ведь тот держал меня пальцами за подбородок.
– Да, это моё любимое хобби, когда родители заметили, как увлеклась рисованием гуашью, забрали у меня всё, снова же сказав, что они защищают мою жизнь, но разве это жизнь, без любимого дела?
– Нет, совсем нет, – тут же отверг он, – Жизнь – это когда живёшь свободно, никто не унижает твои вкусы, дают делать то, чем тебе нравится заниматься и будут любить такой, какая ты есть, – улыбнулся мне, оставляя краткий поцелуй на губах.
Мне ничего другого не оставалось, как послать улыбку в ответ. Когда он лёг, то положила ему голову на грудь, закрывая глаза и чувствуя легкий ветерок в лицо, который дул с моря. На моем лице появилась улыбка, полная блаженства в те минуты.
***
Встав со стула, подошла к своему шкафу, с которого достала несколько рисунков, нарисованные красками. На них была изображена только природа, нет каких-либо предметов. Рассматривая их, можно подумать, что в них заложено счастье, но если спросить у меня, то скажу честно, в них заложена печаль. Когда у меня забрали все принадлежности, тогда, тайно от родителей, нашла их и вышла в сад, нарисовав ещё парочку рисунков, со слезами на глазах, зная, что не смогу больше заниматься этим.
Жизнь из запретов, сплошная ловушка, которая всё больше затягивает в болото, что, в результате, ты закрываешься в себе.
Глава 21
Хилари
Прочитывая очередную книгу, лёжа на кровати, мне на телефон пришло сообщение от матери, которая писала, чтоб я не волновался и что с ними всё в порядке, но помимо него, было ещё одно – приглашение на церемонию обручения.
Прочитав его до конца, то руки окутала дрожь.
Может это чья-то шутка? Этого не может быть!
И перечитал ещё раз, для достоверности.
«Уважаемый, Хилари Росс, мы приглашаем вас на церемонию обручения мисс Габриэль Даниэлс и мистера Кристофера Грэя, послезавтра, в час дня, дресс-код одежды: чёрный низ и белый вверх»
Даниэлс – это же фамилия Габриэль? У меня же нет больше знакомых девушек с таким именем. Неужели она так быстро забыла меня? Забыла все те моменты, которые произошли между нами, все наши чувства, летающие вокруг нас, точно, аура, окутывала нас.
И положил гаджет на стол, пройдя на кухню, ощущал, как гнев заполняет тело, каждый сосуд хочет разорваться, чтобы вместо злости, пришла боль. Так хотелось прочувствовать её каждой клеточкой и сидеть в рыданиях, над тёплой кружкой чая.
Мужчины тоже плачут.
Я размахнулся и со стола тут же полетела посуда, которая разбилась, вдребезги, об пол. Но для меня она не казалась посудой, а разбитым, на кусочки, сердцем – его не хотелось поднимать, желая одного, пусть на него любой наступит, растопчет или соберёт и выкинет, только бы оно не возвращалась на законное место.