Свояченица возвела глаза к потолку и беззвучно шевельнула губами. Стерпела, стало быть.
– Ну, давайте за праздник! – Шурин поднял рюмку. – Весна, друзья, за окном! Весна!!!
Чокались каждый с каждым за весну, закусывали и опять чокались.
– А у меня уместный анекдотец по этому поводу! – И щёлкнул пальцами, большим и средним, указательным ткнув в потолок. – У Армянского радио спрашивают, чем весна в Праге отличается от Пражской весны…
Из шурина очередями, как из автомата, посыпались анекдоты. Вот чего не отнять у него было, так это дара подперчить рассказ да подхохмить, пусть и с матом через слово, и хотя с бородой были иные, но Аннушку таки рассмешил братец Гена едва не до слёз. Она забылась, и изначальное раздражение как рукой сняло.
Водка между тем закончилась: ну, дескать, не рассчитали, не ожидали, так что извиняйте. Аннушка выставила на стол бутылку шампанского, припасённого к иному случаю. Шурин откупорил, разлил, и на том источник веселья иссяк. А пришлецы хоть бы хны – даже не думают убираться восвояси.
– А не послать ли нам гонца? – вместо того, чтобы, поблагодарив за гостеприимство, откланяться, вдруг предложил шурин и уставился на Николку.
– Правда, сбегал бы, а? – Аннушка, без тени сомнения на лице, неожиданно поддержала родственника.
Николка попытался поймать её взгляд, но тщетно: её глаза скользнули по нему отрешённо, будто он отсутствовал. В кои-то веки пожалеешь, что тёща не заглянула на огонёк, – невольно подумалось.
– Ну… – нахмурился Николка, нехотя вставая из-за стола.
– Если винный закрылся, – шурин бросил взгляд на часы, покачал головой и выпятил нижнюю губу, – то у таксистов попробуй подзаправиться. Проверено. – И хохотнул, наставляя: – У них всегда в бардачке бутылочка припасена. Для страждущих, так сказать.
– Что-нибудь, короче, придумаешь, – заключила Аннушка, и взгляд её был пуст, как те порожние бутылки под столом.
– А он у нас ещё и выдумщик? – схамил шурин, обращаясь к хозяину дома в третьем лице как к предмету, далёкому от него самого и так же далёкому от всех сидящих за столом, в том числе и от Николки. И тут же подмигнул с незлобивой ухмылкой. Стало быть, безобидно схамил. Можно было подумать – испытывает.
А меж тем разгорелся между братцем и сестрой обмен любезностями, за чей счёт идти, то есть кому и сколько: я плачу – нет, я…
– А может, и нет, не закрылся. Таки праздник! – рассуждает шурин и подкидывает, точно карты из колоды, на праздничный стол, приговаривая: вот талончик на водочку, вот червончик за водочку – выложил и прихлопнул сверху ладонью: – А там как знаете! Смотрите сами.
Аннушка переложила червонец с талоном на журнальный столик, прижала пепельницей, где те и упокоились на виду, а сама полезла в секретер за талонами и деньгами.
Дожидаться окончания пикировки Николка не стал. Вышел.
Дверь винного, как и предполагалось, пересекала металлическая штанга – наискось, для надёжности в скобах висел амбарный замок. Для сомневающихся – в рамке объявление на белом листе бумаги от руки красным карандашом: магазин закрыт. К соседу с первого этажа – за первачком сахарным? Чёрт-те знает, что за пойло подсунет! Траванёшь тут всех по случаю… Не в таксопарк же, в самом деле, за беленькой податься? Пораздумав, Николка направил шаг в торговый зал универсама, чтоб раскошелиться на праздничный набор в подарочной упаковке по коммерческим ценам. Водки не было. Не с пустыми же руками возвращаться?! Только коньяк, да шампанское, да вино какое-то баснословное. Завтра, подумалось, Аннушка включит счётную машинку в голове – и давай его корить! Да ну её!!! Шёл к дому и выдумывал небылицу, откуда у него в кармане неучтённый полтинник завалялся.
К тому времени застолья, когда Николка вернулся с парой коньяка, Аннушка уже подала торт гостям. Чайный сервиз на столе, под чайной бабой в заварочном чайнике чай томится, в руке у хозяйки початая бутылка ежевичной наливки. «По бабушкиному рецепту», – слышит он, как Аннушка нахваливает, разливая по рюмкам темно-красный напиток, тягучий и густой.
Бурным ликованием приветствовал шурин явление хозяина на пороге комнаты с бутылками коньяка в руках:
– Ну, ты, блин, брат, и даёшь! – Потирает руки шурин в предвкушении продолжения банкета. – А с виду не скажешь. Скромняга ещё тот! А как развернулся-то, щедрая душа, а?!
Аннушка не осадила родственника, даже как бы заодно с насмешником хохотнула: знай, мол, наших.