И вдруг голос её дрогнул и приобрёл силу:
– О боже, берегись демиурга, которого вдохновляет на подвиги Апсара!
– Какая замечательная сказка! Наверное, достойна кисти художника?
– Сказка – ложь, да в ней намёк. – Пролились слова, как чувства из глубин души. – Сами боги тебе будут кисти подносить, лишь бы ты славил их божественность своим талантом. Ты пожнёшь славу земную при жизни, но однажды сам почувствуешь, как устал ты от собственной бездарности, восхваляя бездарность, но будет слишком поздно. Я ответила на все твои вопросы?
Николка кивнул, но ни слова не промолвил: не всё святое свято – слова такие показались бы банальнее тишины. Она поразила его… и испугала: невольно закрадывалось подозрение, а не страницы ли раскрытой книги жизни она перелистывает так, как читает мысли?
Всё так же глядя в пустоту, снова заговорила:
– Мудрец изрёк: ex nihilo nihil…
Услышав, как она по-латыни произнесла вот это вот самое: ex nihilo nihil – Николка вздрогнул от пронзительных коликов в самых кончиках пальцев рук и ног. Тончайшими иголочками прострелило всё его существо. И мозжило. Так, верно, бог Индра испуганно вздрагивает всякий раз, когда по весне поджигают Ярила соломенное чучело. Николка, впрочем, знает, ибо давным-давно недобрые учителя растолковали ему сей немудрёный феномен и доказали: внезапный многоигольчатый укол разом во все конечности – эхо дремучего звериного инстинкта, который напоминает человеку, что он тоже животное. Напрягся: неужели намёк?! И отмёл от себя невольные воспоминания, как если бы переполошился от того, что некто, будто в чулан со свечой, может заглянуть внутрь памяти забвенной, считать мысли, срисовать видения.
В её голосе послышались ему грудные нотки, смешанные с горечью:
– Из ничего ничто не происходит. – Она оторвала взгляд от пустоты. Светясь мертвенно-матовым пятном в опушке чёрных волос на фоне чёрного неба, её лицо показалось ему безжизненным. Заглянув ему в глаза, она добавила для пущей ясности: – По воле богов.
Выветрело сердце от напрасных подозрений, когда брови взметнулись как крылья птицы и распахнули навстречу его взгляду глубину её чёрных глаз, осенённых густыми щёточками ресниц. Зеницы заискрились горящими угольками. Щёки зардели румянцем. Она шевельнула губами, и по строгим, правильным чертам её лица разлилась манящая теплота улыбки, одушевив прохладный образ.
– Мудрец не смел постичь провидение божье, ибо был он человек, но не бог. – Понизила голос до грудного шёпота, точно шелестит прошлогодняя листва: – Человек достигает свободы волею своей, но вольным быть, как бог, не может он – превыше сил человеческих. Во что верит человек, то и есть, а что есть на самом деле, того даже мудрец не ведает. Открою тебе закон мироздания, какой ни один смертный не постигает: как только в пустоте, над самым крутым обрывом в ничто, в двух произвольных точках возникает потенциалов разность – из ничего происходит нечто. И это нечто есть заряд, который устремляется от точки к точке, молнией пронзая пустоту. Будто огненным мостом сводит между собою два абсолютно холодных одиночества. Заряд подрывает пустоту – энергия взрыва высвобождает из пустоты жизнь, а с жизнью – и царство божие над людьми. Верь моим словам: божье царство – царство скуки, и не все там боги, что богами зовутся. Там и страх, и зависть, и коварство – всё-всё, как у людей, ибо все: и боги, и люди – из пустоты вышли…
Голос её затих, как шорох листьев, когда ветер замирает в штиле:
– Из ничего превратились в нечто.
Она умолкла, и взгляд опять обратился вниз, в пустоту. От плеча плечу передавалась едва ощутимая дрожь. Её слегка потрясывало, как от озноба.
По мере того, как вечер погружался в ночь, давала о себе знать вешняя прохлада, и воздух свежел.
– Продрогла? – спросил Николка.
На звук заботливого голоса обернулась она и замерла, став вполоборота к нему. Приглушенного света призрак упал сквозь оконных занавесей сень на лик, и за вуали тенью притаился, казалось бы, загадочности искус. Молчит и разглядывает его так близко, словно бы ощупывает глазами, и при этом улыбается, лукаво и чуть смущённо. Её глаза лучатся, не отвечая ни да, ни нет.