Думки растворяются. Офис материализуется. Его разрозненные пазлы собирает одна фигура весьма приятственно округлых форм:
– Машутка, я тебе разве не говорил, что скоро мы будем богатыми?
– Было дело.
– Тогда чего это ты закопалась в своих вырезках?
– Нравиться.
– Ну тогда ладно. Глупостись.
– Что-что?
– Говорю, занимайся глупостью.
– Это не глупость, это…
– Стоп, стоп. стоп! Меня только не втягивай.
– Гав.
– Мур.
– А вот это не глупость?
– Это милая глупость, глупотень. Прелюдия к сексуальным утехам.
– У меня месячные.
– Тогда просто милая глупотень.
И еще одна ничего не решавшая встреча. Просто двое сошлись и тянули время, потому что не могли тянуть нужного кота за хвост.
– Что это ты сделал из меня лесбиянку? – вот так вот после поцелуев и радости от соединения любовников меня подвергли ковровой бомбардировки, а я уже и забыл где я спрятал то химическое оружие, из-за которого меня и вгоняли в каменный век.
– Чего-чего?
– Дал мой телефон какой-то озабоченной. С утра до ночи звонит, объясняется в любви, страстно желает близости и интима, – я начал кое-что припоминать, кажется, оружия у меня не было, зато была нефть. – Или еще хуже звонит и дышит в трубку. С ума можно сойти!
– Да, я виноват, – и просто веду ее под руку дальше, как будто ничего и не было.
– И это всё?!
– А что?
– Вот так использовал меня для получения какой-то глупой справки и смотришь равнодушными глазами?
– Во-первых, глаза мои не равнодушны, они тебя желают, а во-вторых, я тебя не использовал. Ну дал телефон одной розовой по спектру социальному особе. Уселась, понимаешь, каменной задницей на параграфы и никак не хотела подмахнуть один документик. Я и деньги предлагал и обаяние включал – всё мимо. А когда до меня дошло, придумал кавалерийский обходной маневр. А ты зато научилась отшивать поклонниц.
– Значит, еще не кончилось.
– Что не кончилось?
– Твои заморочки. Ты мне сейчас напоминаешь маленького котенка, которого привязали бантиком к миске с кормом, но забыли туда налить молоко. А сливки на полке, высоко…
– Давай я лучше буду звездолетиком, на котором уже написали название: "Надежда", но забыли залить топливо.
– Это всё очень неживое, – она прижалась ко мне. – Почему-то я никак на тебя не могу обидеться. Если бы такое сделал Игорь… но всё-таки обидно.
– Даша, я не взвешивал тебя на весах, что перевесит: нужная мне бумага или ты. Решение было другим. Я выбрал самое простое: дать ей телефон настолько соблазнительной девчонки, чтобы наверняка пробить ее равнодушие. Твой образ всплыл в сознании первым, к тому же и фотка твоя была под рукой – вот она в кармане поближе к достоинству, в бумажнике – видишь, твоя фотка. Я как ее показал, так у нее сразу слюнки потекли. А дальше никаких рефлексий, просто диктую цифры и получаю нужную бумаженцию.
– Я поменяла номер.
– Слабое решение.
– Мне вообще надоели звонки. Все. Даже от тебя.
– А я тебе два дня не звонил. Дела были. Да к тому же я знал, что у тебя сейчас со студентом хорошо. Вот и наслал заклятье – умирающую от похоти лесбиянку. Встряска, шторм, корабль вашего счастья тонет и акула бизнеса хавает тела утонувших и уж конечно, особенно приятно попробовать на зубок холоднокровной рыбе из отряда хрящевых плоть белокурой художницы, ведь такое блюдо так редко встречается в океане.
(Что, волосы Даши были черными? А кому вы верите, мне или своей памяти? Ошибка. Нельзя верить прошлым данным, особенно поступившим извне. Нет, она их не обесцвечивала, если кто не понял.)
А она ничего не сказала. Только в сумасшедших глазах сменились оттенки голубизны. Тогда я куснул ушко и задул теплым шепотом:
– Ты такая своеобразная. Надо же, котенок с бантиком. Если и так… – отстраняюсь. – То он сидит внутри танка. Вам, стервочкам, такие конфетки с начинкой очень нравятся.
А она опять ничего не сказала. Трудно с ней, с ненашей Дашей.
Приходит. Приходит время. Приходит время, когда все летучие эскадроны отправлены во фланговые прорывы, когда все диверсанты снабжены взрывчаткой и ядами и засланы поближе к мостам и колодцам, когда все бумеранги выпущены на волю вместе с каменюками из пращей, когда нетопыренки натасканы на определенный резус-фактор и уже летят по азимуту, когда билеты уже прокомпостированы, а телега еще не тронулась, когда на экзамене ответил и преподаватель думает, чего бы тебе чиркнуть в зачетке. Нету доли на свете белом тяжелее, чем ждать и догонять. Мне догонять никого не надо было, разве что собственную смертушку, а вот ждать… Вроде не так уж много и осталось. Вечер продержаться, ночь простоять, да утро проводить. А организма измочалилась до состояния распада на запчасти. Доколь? И тишина безответная. Пусть мне будет хуже. Беру минералку и выползаю на крышу. Ключи давным-давно добудены, маршрут отработан. Крыша пустынна и потому прелестна. А высота и простор действуют умиротворяюще. Высота охлаждает воспаленный разум, а простор благодушно высасывает гной из души. Как будто в глаза василиска без всякой мысли (задней и передней) смотрю в никуда. Машин вереницы слепят друг дружку фарами, тормозят перед красным, прорываются на желтый, мчат на зеленый. Неон реклам призывных гудит и воздействует на низкие желания иметь больше вещей хороших и разных. Лампочки Эдисона зажигаются во славу всеобщей электофицированной Ильичом России в отдельных квартирах (коммуналок уж не осталось). Людской муравейник не замечает одного отбившегося от стада муравья с характером мелкого злодея, паразита на теле трудового народа, нарыва на… глоточек минералочки, пузырьки несут в пищевод углекислый газ. Город перестраивается, старое ломается и уступает свое место новому. Архитектура эволюционирует и ее творцы смущает умы масс. Чем больше определенным видом теремка удастся умов омрачить, тем больше шансов, что именно такие избушки площади городские и заполонят. Зачем вам колонны дорические, бойтесь окон готических, избегайте лестниц приставных, подальше от планировок типичных, назад к экологичности минуя техногенность, или в другом направлении – от глупых стен к умному дому, постройте элитное гнездо вместе с термитами из касты вечных каменщиков. Пролетая над гнездом кукушки, не забудьте кинуть туда тротиловую шашку, пусть прокашляет своё последние "ку-ку" и умрет довольной. Лучшая реклама московского метрополитена – это кремль этого же городища из красного кирпича, потому что всю многокилометровую стену венчают одинаковые буковки "м". Попробуй – м-м-м – тебе понравится. Привыкнешь и будешь регулярно платить за трафик. Кремль виден не был – мешали еще более элитные чем мой домишки. Но если мысленно их удалить, то вот оно логовище чудища никогда не спящей власти. Власть безголова и потому требует плакатов и идолов и новостей ежедневных про свои ночные бдения. А народ выбирает такую власть, на какую у него хватает средств и энергии, одним нужно многоголовое чудовище, и чтобы головы менялись через определенное количество зим, другим подавай горыныча одноголового, чтобы раз голову посадил на штифт и уж больше никуда. Третьи выбирают компромисс – голова одна, но меняется. Четвертые ждут миссию, который отведет их в правильный заповедник и чтобы там без чудищ микроклимат был, только гурии доступные присутствовали… еще немножко пузырьков глотаю, вместе с окутывающей их водицей и растворенными в ней солями. Как это часто бывает, совершенно бездоказательно количество никчемной глупости перешло в качественный продукт: рецепт счастья для колобков. Нужно взять и разрушить кремль. Тот что так весело светит рубином звезд, что так неистово рвется башнями к звездам иным. Растащить по кирпичику а потом кинуть в огород к соседям или продать как сувениры, что выгоднее, но не так занимательно. Нет, всё это не нужно понимать буквально. Пусть стоит и собирает толпы туристов и прочих бесполезных любопытных особей. Тот кремль, что внутри вас, требует снесения. Причин не объясню. Сначала доверьтесь и сделайте, или не доверяясь сделайте, так сказать вопреки. А потом, глядишь, объяснения и не понадобятся. Кстати, что хорошо колобку, то и для хомячка подойдет. Конечно, грызть семянки и оприходывать хомячиху приятней, чем с кремлинами в голове бороться. Каждый пусть отгребает своё, но рецепт всем алчущим микстурки ужо выписан. Глотаю минералочки… книжку бы написать типа: "один день из жизни злодея" и прославится. Как описал на корабле в минуты затишья Улисс один день из жизни дублинца Джойса и тем прославил свое никчемное в общем скитание по морям, как описал Иван Денисович, имея несколько свободных минуток на шконках, один день из жизни Солженицына и тем прославил свою ходку в казенный дом. Только зачем мне слава, если я до сих пор не разобрал цокольный этаж в собственном кремле? Ну, если труд бумагомарательный мне не под силам, хоть метафоры выдую пузырек из водицы образов: кто я? попытался индифицировать себя один мелкий злодей. Не более чем песчинка. Но песчинки бываю разные, бывают графитовые и тогда лучше писать, чем говорить, а бывают алмазные и тогда лучше или огрянять что-то нетленное, или уж попадать в отлаженный механизм, чтобы тот захлебнулся маслом и собственными внутренностями. Добрые песчинки гранят, злы