Паутинка, паутинка,
расскажи как ты живешь?
О чем думаешь, мечтаешь?
тихо мирно окружаешь…
мир ты весь весьма тихонько
от окна и до окна.
Чуть замешкался и вскоре
ты внутри уж оказался.
незаметной паутинки.
Липк – и в кокон ты спеленут,
ручки-ножки не помогут…
Яд разжижит тело мигом
и кефиром ты кровавым
потекешь неспешно в брюшко,
брюшко монстра паука.
Ты не бойся, он же добрый
неумытый осьминогий
И не так уж плохо все же
в паутинке умереть.
Кап-кап! – разбивает мои не стихи вполне реальная проза жизни. И как с этими легионами гвоздей, втыкающихся в броню моего танка… почему-то он стал плюшевый, дружелюбный к вражеским воздействиям, и экипаж, поддавшись вражеской пропаганде, завязал ствол своего бронехода в узел и выкрасил хаки оранжевым в красную крапинку безобразием… как с легионами гвоздей даже не бороться – нет, бороться уже невозможно, хотя бы их куда-то поскладировать, запереть и сжечь?! Хотя, гвозди не горят. Непонятки очередные. Классификация и анализ собственности временно недоступны – подсказывает мне леди-автопилот. Переспать бы с ней.
Кап-Кап!
Ногтями по стеклу
Кап-Кап!
И кровью у виска
Кап-Кап!
Люблю я тишину
Кап-Кап!
Какая же су-ка
Кап-Кап!
что изменяет с ним
Кап-Кап!
Смешное продолжение. Тот же следователь:
– Вы свободны под подписку о невыезде. Распишитесь здесь, здесь и здесь, – тычет пальцем по квадратам и квадранты эти я покрываю своими подписями.
Таким образом я (смешная неопределенность – что это "я"?) расписываюсь в показаниях некоего мелкого злодея, в обязательстве этого же злодея мелкого не покидать территорию города мелкого Москвы (и отмечаться в положенное время), а также подмахиваю прощальную любовную записку, розового цвета и надушенную бананами до невозможности, из которой явствует, что моё сердце обливается кровью, но я вынужден покинуть своего наиненагляднейшего из мелких розовых слоников. Говорят, он сбросился с ближайшего обрыва на камни. И стал розовым блином. Ха-ха, шутка-юмора – плоский розовый слонёнок.
В конторе всё было по другому. И взяли меня бесшумнее (или тише?), и говорили без протокола, и заполнения других бумаженций. Без церемоний. Сразу отвели к Полиграф Полиграфычу. Мужик он хоть и невзрачный, но цепкий, жилистый, может, даже двужильный. Он быстро меня в свою разработку вмонтировал. Под локоток чутко взял, пальчиками своими короткими мои музыкальные сжал и больше уже не отпускал. Третьей или четвертой рукой обхватил грудь и так сдавил, что без его ведома и не вздохнуть стало, языком к щеке прижался, чтоб потоотделение контролировать, в глаза заглянул и своими зрачками мои обхватил. И вопросы стал задавать.
– Это цифра шесть? – показывает мне цифру.
Похожа на шесть, двумя пальцами Полиграф Полиграфыч закрывает часть окружности, так что цифра может быть и такой и сякой.
– Нет.
– Это не цифра шесть?
– Да.
– Это цифра девять? – перевернул шестерку, сейчас она похожа на девятку.