Есть такие магазины, типа "художник". Никогда в них не захожу.
– Ух ты! собольи кисточки… – она вертела в руках подарок. Мой последний подарок сумасшедше-неземной и этим прекрасной художнице. – Спасибо!
Она чмокнула меня в щеку. Как будто я был ее отцом. Какие-то слишком моральные мысли лезут в голову. И как коробит губы фальшь. Но о ней чуть позже, не сейчас.
– Доброе в кавычках зло покидает тебя. Придется довольствоваться одной стороной силы. Но я думаю, справишься.
А вот это уже настоящие объятия любовников, которые никогда больше не увидятся.
За нами не подглядывают сценаристы комедии положений. Нет? Смешно. Или это их нелепая недоработка?
Как все непохоже и одинаково. С Машуткой мы как сувениры. Взаимные сувениры друг друга. Каждый купил себе приглянувшееся и некоторое время таскал. Всегда можно было выкинуть. Это грубо звучит, но это так. Она была моим приобретением (обратное тоже верно, но пусть Машутка подбирает свои слова для описания в дневнике). Она моя свободная рабыня. Я знал: она в любой день может без предупреждение не придти. И всё. Я знал: в любую секунду могу не явиться на работу и исчезнуть. Без каких-либо предварительных звонков. И всё. А с Дашей… мы тянулись друг к другу и пробивали какие-то свои закостенелые оболочки и рвали ткань пространства, сжимали время, изменяли мир и… не смогли стать единым. Почему? Потому что были разными частями детской головоломки (наверное – или я так думаю). Или слишком взрослыми, чтобы вставить пазл не на свое место. Она ведь никогда не изменяла своему. Да, да, даже когда проводила ночи со мной. Нет, это он – идиот! – изменял ей своим недоверием, оскорблял грубостью, унижал пренебрежением, обижал холодностью. Ей нужно было отогреться где-нибудь и зло в своей малости подпускало хрупкое добро к себе, чтобы созерцать несвое и посему интересное. И тем не менее была между нами какая-то фальшь. Причем с самого начала и до самого конца. Что-то, что резало плоть души и душило горло. Мы не выросли в одно. Может быть, потому что ей было предназначено быть с ним. Может быть, потому что я не смог превратиться в того самого. Странно, мы как чокнутые носимся с мифом Платона о двух половинках и отторгаем эту страшную для нас историю. Ведь она страшна приговором. Ты не можешь жить один. А если не получается найти? И жить со второй половинкой себя. Что тогда? Цинизм, смешки и гогот в след удачливых парочек и смакования их расставаний. Ага, и они тоже не смогли! Уже легче, а потом выдавливаешь из себя холод: "Прощай, я не люблю тебя" – или – "Здравствуй, хоть я и не люблю тебя". Остается только рассуждать: а может быть, всё совсем не так. И нет той самой половины.
Вот и у нас с Дашей было не так. С Машуткой я был свободен. С Дашей всегда зажат тисками роли, которой не понимал до конца, возможно, её вообще невозможно было понять, только играть, только мучаться без репетиций, в прямом эфире, без дублей, всегда выходя в кадр вовремя. Можно укрыться пледом и сосать безтабачную трубку и смотреть на пламя в камине и рассуждать, что:
обогатились опытом бесценным,
за время связи роковой,
и годы минули блаженно,
и дети выросли без нас.
В принципе можно, но это виртуальная история. А вот расставание было реальным. И губы мои коробила фальшь. Я так был благодарен всем, кто участвовал в направлении маленького злодея к светлому существу Даше. И уж конечно ей во сто крат нежнее хотел протянуть те невидимые отростки, что зовутся легкими энергиями или астральными оболочками. Но стоял столбом, улыбался и начитывал текст. Не моего сценария, который был гораздо роднее мелкому злодею, чем всё, что бы он мог сам написать. Тут бы эпизод обрубить или музычку фоном погромче. Но обрыв длился и длился и длился, пока терзаниями и плохой игрой в чинном расставание "некто" не был удовлетворен. И где та шапка, в которую благодарная публика кидала свои гроши?
А что там на втором плане. Ух ты, неужели тоже разрушение? Не иначе век созидания еще не настал. Сосед с низу Афанасий был толст и добр. Иногда мы с ним сталкивались на лестнице – он выводил своего живчика эрделя на прогулку, чтобы тот просрался и не гадил дома, а я принципиально (по совету Шмеля) не пользовался лифтом и посему часто мерил шагами пары ступенек. Мы не здоровались – такова была традиция. Мы при каждой встрече выплескивали в коротких ёмких фразах все, что случилось с каждым, плюс делились житейскими мудростями, я их подмечал меньше, он – больше, это естественно: при жене, детишках и куче других домашних животных многое понимаешь быстрее. Ну например, про голод он выражался так: "Когда место пышногрудых блондинок в моем сознании занимают пельмени – значит пора домой отведать горяченького". Жена у Афанасия была маленькая, спортивная черненькая Гульнара, в которой было много намешано кровей и все они были южными. Может, потому то его так и тянуло к блондинкам, но он не изменял, по крайней мере, мне об его походах на лево ничего не известно. И очень быстро Гулю сжег рак. Бывают смерти предсказуемые: смотришь на человека и видно – скоро откинется. А тут – такая она была заводная и энергичная а вот – пшить – несколько месяцев и всё. И дальше двоих детей воспитывал уже один Афанасий. Бывало, с ним мы принимали на грудь совместно. После смерти Гули – чаще. Но не регулярно, Афанасий не спивался. Но… как-то в подпитии он не там переходил дорогу. А можно сказать и по другому: кое-кому не надо было так гнать. Блатных водил в первопрестольной как грязи. Чуть выбился – уже козырные номера на точку лепят и мигалки оборудуют. Чтобы быстрее улицы рассекать. Пьяному море по колено, но если на неглубокой мостовой мимо течет речушка со скоростью за что километров в час, то на ней запросто можно и до Стикса добраться. И вот уже двух сирот вместе с эрделем увозят родственники. Куда-то далеко и надолго…