– Мне почему-то кажется, что со мной ты ведешь себя не естественно. Как дракон поймавший девственницу и оставивший ее в живых. Ты либо доброе зло, либо им претворяешься, – в ее глазах было столько печали, что хватило бы на целый народ.
Видимо, день сегодня был неудачный. Есть такие дни неудачники, жалкие, никчемные деньки. Зачем они не перелистывают себя в календаре?
– Импрессионисточка моя цветолазочка, ошибочка вышла на полбесконечности. Во-первых, на всеобъемлющее зло я не тяну, пупок не держит давления. Во-вторых, и это главное, наверное, я не претворяюсь добрым и не творю добро по отношению к кому-то вокруг себя. Я поступаю как мне хочется в пределах той свободы, что предлагается путем, что топчут мои ноженьки. Он не вымощен желтым кирпичом, скорее это шоссе в никуда. Поскольку я иду по нему в определенную сторону, то есть с кровью и смертью по пути, я скорее, злодей, чем добродеятель, – а еще я печатаю на клавиатуре слепым деятипальцевым методом и могу слагать вирши нетленные и класть их на гусли (не на ноты, а на гусли!)
– Почему-то злодеи особенно хороши в кино. Объемные получаются.
– Это просто. Люди не могут принести в искусство ничего, кроме себя. А праведники, раз уж выбрали пустыни или благотворительность, то их хрен чем заманишь в искусство вообще и в ширпотреб вроде синема в частности. Ну как можно передать экстаз от любви к всевышнему? Кто его из авторов книг или актеров испытал? Вот и выходят праведники пресными. А злодеи, они же понятны, они же изведаны, они пережиты. Друзья есть, знакомые, сами грешим. Вот и выходят из под пера фактурные негодяи. Вот и притягивают. Вот и тебя, созданье явно не земное, я притянул.
Она улыбнулась и прижалась своей румяной и гладкой щекой к моей небритой и смуглой щеке. И ничего не сказала больше, чтобы не испортить ту гармонию, которой мы были вместе (ну для отпетых зануд признаюсь: да любви не было, а значит не было и гармонии, но вас, отпетые зануды, легче на корм рыбкам пустить, чем на корм собачкам).
После мороженного, кино и легкого ужина в ресторане, но до ночных огней и пустых дорог, до ярких огней фонарей и блеклых звезд я опомнился.
– У тебя дома кто-нибудь сегодня зависает?
– Родители уехали и ко мне придет Игорь, а больше виснуть никто не планировал, да и тупить тоже.
– Позвони ему и отмени свиданку.
– А что будет если я этого не сделаю?
– Или ничего, или я его убью.
– И потеряешь меня навсегда.
– Мне не нужна будущая совместная вечность, мне нужно где-то спастись этой ночью.
– У тебя проблемы, уси-пуси, – она поцеловала меня в щеку, даже не поцеловала, а просто ткнулась губами, и это был самый наш сексуальный контакт за встречу.
– Есть маленько, – я улыбнулся хитро.
Кстати, требуется наличие вкуса, чтобы не произносить банальное: нет проблем, есть задачи. Как не назови пулю у себя в голове, а это пуля у тебя в голове. Впрочем, такие тонкости головы обычно не успевают уловить. Только мозгами пораскинуть способны, да затруднить опознание.
И вот потом было кино с плоскими положительными героями и перчеными ублюдками. Были звезды, сквозь тернии грязной атмосферы и засветку городскую, были тихие набережные (точнее одна одинокая). Она шла по бордюру (или поребрику) и практически не держалась за мою руку. Безбашенные гонщики пытались задавить не в меру осмелевшего пешехода. Но Даша уносила меня в небеса и спасала от червей земляных. Видели бы ее родители. Дочурка спуталась с злодеем. Будь я ее отцом, то несомненно разрядил бы двустволку (охотничье оружие добрым людям только и доступно), но не дал бы такому хмырю, как я, стать мужем своей дочи. Только такие как я, не бывают отцами таких как… ее ноги оплели меня, руки обезоружили, губы впились и высосали мою вечную душу (место хранения – пятки). Мои пальцы не способны порвать джинсы, но способны вполне сделать ткань не заметной (фантазия дорисует то, что не пришлют органы чувств). В притормозившем около нас моторе, мы почти разделись. Я какие-то деньги бросил водиле, чтобы тот гнал. А вот до квартиры мы не добрались. Благо люди в такое время по лестничным маршам не ходят вверх-вниз, а молодежь по подоконникам не околачивается и песен не орет – время позднее. Я, кажется, говорил о самом сексуальном поцелуи в щечку? Соврал.