В ту секунду, когда я поняла, что происходит, я с грохотом сняла сковороду с огня, но дымовая сигнализация все равно сработала, крича и мигая посреди кухонного потолка. Я не могла дотянуться до нее даже со стулом. Звук был оглушительным и бесконечным, пока мое сердце бешено колотилось. Оба ребенка начали плакать, и я кричала на них, чтобы они прекратили, но они только сильнее завыли. Я не могла думать. Я не знала, что делать. А потом кто-то постучал в дверь, и я поняла, что совершила ужасную ошибку. Мы должны были есть только хлопья. Хлопья и арахисовое масло.
Копы ворвались в нашу гостиную, двое из них, тяжелые и широкие, пугая детей своей униформой и пистолетами в кобурах, их чередой вопросов. Когда я в последний раз видела маму? Что она сказала перед уходом? Упоминала ли она, куда собирается в канун Рождества? Знала ли я, как связаться со своим отцом? Была ли поблизости другая семья? По большей части у меня не было на них ответов. Джейсон и Эми свернулись калачиком рядом со мной на диване, сильно прижимаясь к моим бокам. Я продолжала пытаться сказать детям, что все будет хорошо, но я уже знала, что для этого было слишком поздно.
* * *
Кертисы живут к северу от города на уединенном участке Лансинг-стрит, высоко над Скотобойней Галч. Когда мы подъезжаем к воротам безопасности в патрульной машине Уилла, он нажимает кнопку, и кто-то пропускает нас.
— Похоже, здесь живет кинозвезда, — говорю я, пока щетки стеклоочистителей стучат, отбрасывая тонкую пленку дождя.
— Она больше не кинозвезда. Она перестала работать, как только они переехали сюда четыре года назад.
— Какая она из себя?
— Ты имеешь в виду, до всего этого? Я даже не знаю. Семья не имеет ничего общего с остальными из нас. Муж добирается на работу на частном самолете. Им доставляют все продукты. Я удивлена, что они позволили Кэмерон пойти в государственную школу вместо того, чтобы нанять репетитора или что-то в этом роде. Должно быть, это была их единственная уступка, попытка влиться в реальную жизнь.
* * *
Когда мы паркуемся и выходим, широкая дверь открывается, и появляется Трой Кертис, молодой и красивый в выцветших джинсах и свитере, щурясь от моросящего дождя. Мы спешим к нему через дверь, которую он придерживает открытой, и тогда я вижу, что он старше, чем я подумала сначала, может быть, под сорок, с небольшими морщинками напряжения вокруг глаз и рта.
Мы с Уиллом входим в прихожую, где все безупречно чисто и почти хирургически расставлено. Встроенное освещение и датская мебель — все в белых тонах. Бледный глянцевый пол, на который мы капаем.
— Давайте я принесу вам полотенца, — говорит Трой, исчезая.
Когда он возвращается, я смущенно потираю себя, пока Уилл представляет меня, говоря, о чем мы договорились, что я следователь по уголовным делам, консультирующий по делу Кэмерон, не больше и не меньше.
— Есть какие-нибудь новости об этой похищенной девушке в Петалуме? — спрашивает Трой. — Это как-то связано с Кэмерон?
— Мы еще ничего не знаем, — говорит Уилл. — Тем не менее, мы находимся в тесном контакте с тамошней командой. Как только у нас появятся новости, мы поделимся ими.
Трой устало кивает, когда ведет нас в гостиную и указывает на изящные кресла без подлокотников. Я все еще держу полотенце и складываю его под себя, чувствуя себя здесь неуместно, не в центре. Но так не пойдет.
— Ваша жена дома, мистер Кертис?
— Эмили просто пошла прилечь. Последние несколько дней были тяжелыми для нее.
— Конечно, — говорю я. — Это должно быть ужасное время для вас обоих, но я немного отстаю в этом деле. — Я бросаю взгляд на Уилла, чтобы убедиться, что не переступаю границы дозволенного, но он откинулся на спинку стула. У меня есть преимущество, говорит мне язык его тела. Я тот, кому нужно наверстать упущенное. — Не могли бы вы рассказать мне о ночи исчезновения Кэмерон?
Трой выглядит опустошенным, но соглашается.
— Хотел бы я быть здесь, но я работаю в Лос-Анджелесе и остаюсь в нашем доме в Малибу в течение недели.
— Что обычно происходит здесь по будням?
— Ужин, домашнее задание. Обычные вещи. Я звонил Эмили незадолго до десяти, Кэмерон была в своей комнате. Все казалось прекрасно.
— А на следующее утро? Что случилось потом?