Рядом с гостиной в тусклой ванной комнате есть душ размером с шкаф с дешевой дверью из матового стекла. Спальня с односпальной кроватью, по-видимому, является дополнением. Когда я переступаю порог, доска прогибается, как губка, но сама комната кажется достаточно уютной, с двуспальной кроватью в металлическом каркасе и простым бюро с лампой. Панорамное окно на южной стене выходит на густой лес, вырисовывающийся на фоне угасающего солнца. Сумерки. Иден всегда называла это время суток «сумерками».
— Ночью может быть довольно холодно, — говорит Кирк. — Я бы поддерживал огонь, пока вы в доме. Дрова можете расходовать по мере необходимости, но не забывайте колоть впрок. Этот обогреватель потребляет пропан. — Он пожимает плечами в сторону стоящего у стены устройства. — Все, что используете, можно пополнить в городе.
— Все в порядке, — уверяю я его, просто желая сейчас побыть в одиночестве.
Но это еще не все. В душе есть хитрые краны с обратными ручками горячей и холодной воды. Дымоход на дровяной печи время от времени нуждается в очистке. Он показывает мне, как пользоваться генератором, если отключится электричество, что иногда случается.
— Лесорубы перерезали линии. Вероятно, они были пьяными вдрабадан. То, как они ездят по этим дорогам… И на ночь тоже держите все под замком. Женщине не стоит находится одной без защиты. — Его голос затихает и понижается, как будто он внезапно услышал, как пересек невидимую черту в царство личного.
— Со мной все будет в порядке. — Я еле скрывала раздражение.
Кирк неловко кашляет.
— Конечно, будет.
* * *
Когда он, наконец, уходит, в хижине воцаряется тишина. Я распаковываю немногочисленные вещи, а затем выхожу на крыльцо, в прохладные сумерки, в пурпурный свет. Промежутки между деревьями сократились. Я вдыхаю тишину и на одно опасное мгновение позволяю себе подумать о жизни, от которой я только что отказалась не по своей воле, о Брендане и нашей грязной кухне, где повсюду разбросаны игрушки, перевернута детская ванночка в раковине. Наши имена рядом на почтовом ящике, как талисман, который не справился со своей задачей. Мы провели вместе семь лет — совсем немного, — но он был прав, когда сказал, что я не была рядом с ним. Так и было.
Подняв голову, я ищу луну в рваных просветах в кронах деревьев, но не могу ее найти. Крик совы вдалеке переходит в дрожащий ритм уханья. Где-то жалобно тявкает собака. Или это койот? Температура воздуха резко упала. Я дрожу, одетая во фланелевую рубашку и куртку, гадая, насколько холодно может стать к утру, и есть ли у девочки одеяло или огонь, где бы она ни была.
Девочка.
Я понятия не имею, откуда взялась эта мысль, но сразу же пытаюсь оттолкнуть ее. Весь мой мир все еще дымится за моей спиной из-за таких девочек, как Кэмерон Кертис. Пропавшие без вести и пострадавшие, их истории тянут меня, как песни сирен. Последние несколько лет я работаю в рамках инициативы в районе залива под названием «Проект Прожектор», занимающейся сексуальными преступлениями и преступлениями против детей, похищенных и убитых незнакомцами, или украденных и обездоленных членами собственной семьи, или ставших мишенью сутенеров и монстров, проданных и перепроданных незаметно.
Это самая тяжелая работа, которую я когда-либо делала, а также самая важная, даже если Брендан никогда не сможет меня простить. И я хорошо справляюсь со своей работой. Со временем у меня выработался своего рода радар на жертв, и Кэмерон Кертис я узнала сразу, словно над ее головой вспыхнула неоновая вывеска, сообщающая о ее истории, ее уязвимости. И не только для меня. Каким бы ни был знак, я знаю, что хищники тоже могут его видеть, зловеще яркий и безошибочный.
Я думаю о семье девочки, сходящей с ума от беспокойства и страха. Я думаю о том, какой одинокой и потерянной Кэмерон, возможно, чувствовала себя годами, даже отчаявшейся… оторванной от мира. Когда печаль и стыд — это больше, чем чувства; это болезнь, ужасный рак, который распространяется по миру, унося жизни нескончаемым потоком, как охотящаяся за собственным хвостом змея.
Когда снова раздается тявканье, я вздрагиваю. Это определенно койот. В отличие от любого другого животного в этих лесах они звучат почти по-человечески — холодные, одинокие и голодные. И напуганные. Скулящие день за днём.
— 5-
Той ночью я парю бестелесно над белым полумесяцем пляжа, когда кто-то спотыкается, пробегая сквозь спутанные водоросли и тени. Но идти некуда. Конечно, это девочка. Она спотыкается и падает на колени, встает и снова падает, отползает назад, крича и дрожа. А потом она внезапно замолкает. Успокаивается так, как в конце концов успокаивается животное, когда осознаёт, что погоня окончена.