— Я изменила ее ради лучшего, что когда-либо случалось со мной, — поправила я. — Это было не так ужасно, как ты говоришь.
— Я бы жил с чувством вины, если бы все не сложилось так хорошо, как сложилось, — признался он, поглаживая мой все еще плоский живот. — Фирма Горбани и Ломбарди добилась огромного успеха, так что я не полностью разрушил твои мечты стать адвокатом.
Я рассмеялась.
— Вовсе нет. Я никогда не думала, что буду известна тем, что представляю интересы преступников и мафиози, но не могу жаловаться. Большинство из них хорошие мужчины и женщины.
Это правда.
Я никогда не бралась за дело, если действительно считала человека опасным преступником, но чаще всего я без проблем брала клиентов из мафии или других банд. Недавно я представляла интересы президента мотоклуба Падшие в Нью-Йорке в суде по обвинению в непредумышленном убийстве и отмазала это как самооборону.
Возможно, я не была тем героем, каким всегда считала себя в зале суда, но я представляла тех людей, которых узнала и полюбила. Того, кем я стала. Антигероем. И это было бесконечно интереснее, чем все, о чем я могла мечтать в юности.
— Они будут гордиться тем, что их мать такой гладиатор, — сказал он мне, проведя своей большой рукой по моему животу. — Как и Рора.
— Она будет в восторге от малышей.
— Определенно, она может больше не отходить от тебя.
Я надеялась.
Спустя шесть лет после смерти матери мы все еще водили Рору на терапию, и это помогало, но мы также подарили ей мобильный телефон, чтобы она могла постоянно поддерживать с нами связь. Это помогло развеять ее тревоги, и это было простое решение.
Часто она писала нам всего одно слово. Слово, которому ее научил ее дядя Себастьян.
Insieme.
Вместе.
То самое слово, которое объединяло меня и моих братьев и сестер в детстве.
— Я подумала об именах Кьяра или Джорджина для девочек, — предложила я, вспоминая мать Данте и Бэмби. — И, может, Амадео или Якопо для мальчиков.
Если это было возможно, глаза Данте стали еще теплее от моего лица.
— Bellissima. Они идеальны. (пер. с итал. «превосходно»)
— Между прочим, капо, тебе не за что чувствовать себя виноватым, никогда. Ты дал мне две единственные вещи, которые я когда-либо действительно хотела. — я скрестила наши пальцы на животе. — Настоящую любовь и семью.
— Слащаво, — поддразнил он, а затем поцеловал.
И мне было все равно, что это слащаво, потому что это была правда.
Большую часть своей жизни я думала, что успех это деньги и карьера, что жесткая структура и следование общественным установкам сделают меня счастливой и любимой.
Правда же заключалась в том, что единственное, что приносило мне покой, это хаос.
Многие люди сказали бы, что любовь к Данте обрекла меня на ад. На самом же деле любовь к нему спасла мне жизнь. Потому что он напомнил мне, что значит быть живой.
Что действительно важно.
Я прижала наши переплетенные руки к своему животу, уткнулась подбородком в его шею, вдыхая его аромат лимонной рощи и океана, и наслаждалась этим моментом спокойствия, прежде чем родился наш новый хаос.
Данте
Наблюдать за тем, как Елена Ломбарди рожает детей, которых мы создали вместе после многих лет попыток и неудач, было самым невероятным событием в жизни.
Моя женщина была бойцом, поэтому даже когда младенцам потребовалось двадцать восемь часов, чтобы согласиться появиться на свет, она не жаловалась. На самом деле, она принимала каждый момент как подарок, ее лицо было наполнено благодарностью за то, что она может иметь этот опыт с ними и со мной. Я кормил ее кусочками льда, гладил ее потные волосы и позволял ей держать меня за руку до тех пор, пока она не сломалась.
Потому что я чувствовал то же самое.
Ничто в этом не было менее чем идеальным.
Я многого добился за свои сорок лет жизни на планете.
Учился в лучших школах, трижды перевоплощался в трех совершенно разных мужчин, и до сих пор самым лучшим, что я когда-либо делал, была любовь к Елене Ломбарди.
Когда эти крошечные человечки появились на свет, крича во всю мощь легких, как бойцы, которыми они были рождены быть, это стало лучшим достижением в моей жизни.
Создать их и дать Елене мечту о материнстве.
Она смотрела на эти темные головки волос, на эти красные, испещренные морщинами маленькие лица, будто вся Вселенная была вложена в каждую пору. В ее слезящихся глазах было столько благоговения, столько удивления. Слепая женщина открывает для себя зрение, немая голос. Это было выражение ожидания, которое наконец-то оправдалось, чудо, которого она ждала всю свою жизнь, наконец-то свершилось в ее руках.
В совершенных формах крошечных мальчика и девочки.
— Ciao, mio piccolo capo e mia piccolo donna, — прошептала она измученным от эмоций голосом. Костяшками пальцев она прикоснулась к раскрасневшейся, шелковистой щечке нашего малыша, и задохнулась от ощущения, когда почувствовала нашего сына под своей рукой. — Добро пожаловать в этот безумный, плохой мир, маленький капо и маленькая донна. Мы так благодарны, что вы у нас есть.
Всхлип обхватил мое горло крепкими пальцами и сдавил. Вместо того чтобы попытаться найти скудные слова, чтобы объяснить бурю эмоций, бушующих во мне, я прислонился к краю кровати и осторожно обхватил одной рукой свою женщину, другой нежно погладил головку нашего новорожденного сына, а пальцы протянул, гладя лепестковую мягкую щечку нашей дочери.
— Они так прекрасны, — вздохнула Елена, ошеломленная и потрясенная. — Как мы создали такое совершенство?
Мой смех был почти лаем неверия.
— Боец, ты только что родила близнецов и выглядишь как богиня. Не удивительно ни для кого, кроме тебя.
— Я не идеальна, — пробормотала она, глядя на наших детей, прижавшихся к ее рукам. — Я давно перестала пытаться быть такой, и посмотри, к чему это привело.
Она наклонила голову, на ее лице появилась сладкая, измученная улыбка. В ее глазах светилось столько любви, что я не мог смотреть на нее, не чувствуя, что задыхаюсь.
— Лучший мужчина, о котором я могла мечтать, — сказала она мне. — И трое детей, когда я много лет думала, что у меня их не будет.
Я поцеловал ее мягкие губы, ощущая вкус ее радости прямо из первоисточника.
Через минуту дверь со скрипом открылась, и появились Торе, мама и Рора.
— Кто-то хотел увидеть своих братьев и сестер, — объяснил Торе, держа маму за руку, когда они вошли в комнату.
— Пойдем, познакомимся с ними, — подбодрил я, протягивая руку своей тринадцатилетней дочери, которая шагнула ко мне, наклонившись с выражением благоговения, которое почти соперничало с выражением ее матери.
— Они такие красивые, — вздохнула она.
Мы с Еленой рассмеялись.
— Как мы их назовем? — спросила она, нежно проводя пальцем по шелковистой щеке мальчика.
— Что думаешь об Амадео-Якопо и Кьяра-Джорджина? — спросила я, прижимая ее к себе, потому что почувствовал, как она затихла, как только я произнес имена.
Она повернула ко мне свои прекрасные карие глаза, взгляд ее был полон чистого, без прикрас поклонения героям, направленного, как всегда, на нас с Еленой. На двух людей, которые никогда не думали, что будут кем-то, кроме злодеев.
— Они идеальны, — прошептала она.
И они были идеальны.
Так же, как и она.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее голову, затем головы двух наших новых малышей и, наконец, приоткрытые губы жены, ожидающий меня.
И я знал, что это именно тот финал, которого мы заслуживали.
Конец