Рявкнул автомобильный гудок. Люся оглянулся. Увлекшись планами мести председателю артели, он незаметно выехал на середину шоссе. Догнавший площадку большой черный автомобиль сигналом требовал, чтобы извозчик свернул в сторону. Шофер, видимо, торопился — машина подошла вплотную к повозке и продолжала беспрерывно гудеть. На длинном радиаторе автомобиля болтался маленький иностранный флажок.
— Пидождешь, — сердито произнес Гречко, неторопливо дернув возжи и хлестнув кнутом по спине Голубку. — Не на пожар.
Машина рванулась вперед, едва не задев Ласточку, та испуганно отпрянула. Лошади вот-вот могли понести без дороги, опрокинуть повозку, порвать упряжь.
Мимо Гречко мелькнул вытянутый хищный силуэт автомобиля. Рядом с шофером сидел единственный пассажир. Он даже не повернул головы в сторону извозчика, которому нетерпеливая машина наделала хлопот.
— А, цаца! — крикнул разозленный Гречко вслед автомобилю. — Чтоб тебе повылазило!
Крепкой рукой сдерживая все еще не успокоившихся лошадей, Люся продолжал ругаться на чем свет стоит. В автомобиле его, конечно, не слышали. Машина быстро обогнула курган и скрылась из поля зрения Гречко.
Через несколько секунд Гречко услышал гудки.
«Еще чего? — подумал он. — Не задавил ли кого?»
Он ударил по лошадям, чтобы скорее увидеть, что делается за курганом. Машина гудела случайному прохожему, шагавшему по шоссе. Прохожий свернул к обочине, торопливым движением снял с головы пилотку, вытер лоб. Шофер резко затормозил, прохожему что-то передали из автомобиля, затем машина умчалась.
Сперва Гречко не придал этому никакого значения. Однако потом он забеспокоился. О чем может беседовать пассажир машины с иностранным флажком со случайным прохожим? Узнавать дорогу? Узнавать-то нечего — одно шоссе без развилок и перекрестков ведет из Энска в Воскресенск. Захочешь — не собьешься с пути. А что передали из машины? Тут дело не чисто.
Без долгих рассуждений Люся подхлестнул лошадей и вскоре догнал прохожего.
Это был Дынник. Тяжелые раздумья одолевали его. Налет на бюро провалился. Надо еще благодарить судьбу, что удалось благополучно унести ноги. Неужели контрразведка что-то пронюхала и приняла меры?
Дынник испуганно оглянулся, как бы ожидая увидеть рядом с собой преследователей. Никого, однако, не было, кроме ломового извозчика на грохочущей повозке.
Как быть дальше? Что случилось с Моро, что помешало ему явиться к условленному месту встречи, к кургану? Когда машина с иностранным флажком притормозила, Дынник увидел в ней не Моро, а совершенно незнакомого человека. Сердце Дынника сжалось, но он, овладев собой, продолжал итти прежним шагом, игнорируя автомобиль и сидевших в нем.
— Дынник! — негромко, но достаточно внятно позвал пассажир машины.
Дынник не оглянулся.
— Дынник? — автомобиль ехал теперь рядом с идущим Дынником. — Я от Моро.
— Не знаю ни вас, ни Моро. Не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Моро предупредил, что вы будете остерегаться меня. Я вас ни о чем не спрашиваю и ничего вам не говорю, — торопливо продолжал незнакомец. — Понимаю вашу осторожность. Возьмите записку от Моро. В ней все сказано. Быстрее, пока извозчик далеко, не надо лишних свидетелей нашей встречи.
Рука незнакомца высунулась из машины и втолкнула клочок бумаги в грудной карман гимнастерки вяло сопротивлявшегося Дынника.
Машина поехала дальше к Воскресенску, оставляя за собой желтый след пыли. Дынник быстро вытащил записку, прочел, сунул в брючный карман и испуганно проследил взглядом за скрывавшимся в низине автомобилем. «Что случилось? Почему Моро прислал на свидание кого-то другого?» — спрашивал он себя.
В таком же, если не большем, беспокойстве находился и «Д-35». Он старался и не мог догадаться: происходящее с ним случайность или подготовленная заранее ловушка? Следует еще раз проанализировать, как все это было. Утром в номере, где жил Моро, раздался телефонный звонок. Корреспондент советской газеты, некто Глебов, с которым Моро ранее виделся несколько раз, просил разрешения посетить иностранного коллегу. Моро не возражал. Через пятнадцать минут Глебов вошел в номер.
— Окажите мне помощь, — сказал Глебов после приветствия. — Я получил срочное задание редакции написать очерк о теплоходе «Виктори» — том самом, который стал почти легендарным во время войны. К несчастью, я не знаю ни одного иностранного языка и не знаком со спецификой морского дела. Не чета вам, старому морскому волку.
— О да, — кивнул Моро. — Я провел немало времени и на торговых и на военных судах.
— Обычный переводчик мне мало пригоден, — продолжал Глебов. — Хочу обратиться к вам. Вы сможете подсказать мне, на что обратить внимание, готовя очерк о моряках.
— Пожалуйста, с большим удовольствием, — верный правилу всегда быть приятным, завязывать, где можно, дружеские отношения, «Д-35» нелицемерно обрадовался просьбе Глебова.
Радость его, однако, померкла, когда оба журналиста пришли в порт: оказалось, что «Виктори» стоит на внешнем рейде, и добираться к теплоходу нужно катером не менее часа.
Глебов оказался на редкость старательным журналистом: он не пропустил ни одного члена команды, подробно беседовал с каждым. Корабельные склянки пробили одиннадцать, полдень, час пополудни, а разговорам Глебова не виделось конца. Тревога и злость Моро все росли.
— Не знал, что русские журналисты так тщательно собирают сведения для своих очерков, — с кислой миной заметил Моро.
Глебов принял его слова за комплимент.
— Да, да, вы правильно подметили… Итак, в момент налета «юнкерсов» второй штурман находился возле зенитного орудия. Спросите, пожалуйста, кто открыл огонь? — И осточертевший Моро разговор о приключениях «Виктори» продолжался.
В половине второго Моро не выдержал.
— Очень сожалею, коллега. Я должен ехать на берег по неотложному делу.
— На берег? — поднял брови Глебов. — Так рано? Я просил подать катер к шести часам.
— К шести часам! — ахнул Моро. Он понял, какой промах совершил, согласившись поехать с Глебовым. — Невозможно! Абсолютно невозможно.
— Простите, — обиделся Глебов, — вы сами дали согласие сопровождать меня. Уехав, вы лишите меня возможности выполнить поручение редакции. Вы журналист, вам незачем объяснять, что это значит.
— Откуда я знал, что вы так долго будете здесь копаться!
Глебов пожал плечами:
— А я откуда знал, что вы торопитесь? Если бы вы меня предупредили, я бы» обратился к другому.
— Спорить бесполезно, — резко ответил Моро. — Я должен уехать — вот и все.
— Совсем не все, — тон Глебова тоже стал резким. — Я вынужден буду пожаловаться на вас, вы меня ввели в заблуждение. Очень жаль, но такое поведение никак нельзя назвать дружественным, господин Моро. Это выглядит очень странно и совершенно непонятно.
Последняя фраза заставила «Д-35» внимательно посмотреть на собеседника. Полное, с холеной каштановой бородкой лицо Глебова выражало обиду и ничего больше. Черные задумчивые глаза сердито смотрели на Моро. Мыслей его не разгадаешь. Случайны слова о «странном, совершенно непонятном» поведении или за ними кроется намек? Что за игру ведет Глебов? Надо соблюдать осторожность, вдруг тут кроется ловушка! До сих пор для «Д-35» не существовало безвыходных положений. Он найдет выход и теперь.
Моро улыбнулся одной из улыбок, снискавших ему прозвище «Рекламный Ральф».
— Какой вы горячий! Стоит ли нам, собратьям по перу, ссориться! Я охотно приеду с вами сюда завтра и пробуду столько, сколько вы пожелаете.
— Завтра очерк должен лежать в редакции, — не сдавался Глебов. — Я обязан написать его сегодня за ночь и утром передать по телефону своей газете.
«Вот упрямый осел!» — внутренне кипел от злости улыбающийся Моро. Но если он только упрямый осел, еще не беда. Гораздо хуже, если за упрямством скрывается определенная цель. Как быть? Не увидеться сегодня с Дынником невозможно. Но уйти с «Виктори», бросить Глебова, пока не разгадана его игра, тоже нельзя. Как быть? Моро в раздумье глядел через открытый иллюминатор на близкий и недосягаемый берег. Город ровными рядами многоэтажных зданий поднимался над морем, над портом. Морской ветерок из иллюминатора обвевал лицо, помогая успокоиться, собраться с мыслями. Терпеть поражение не в обычае Моро. «Ладно, приятель, — мысленно сказал «Д-35» Глебову. — Ты не с простаком имеешь дело. Старина Ральф одурачит тебя, как ребенка».