— И все-таки, чем же я заниматься то буду? Не горшки же вам чистить!
— Может и горшки. Смотря на что сгодишься. А вообще по началу — передавать всякие сообщения и приносить что попросят. Иногда — показывать город правильным людям. Ну а что ты хотел? Как я уже сказал — нормальная работа сама с хера не падает.
Мицан насупился. Конечно, не о такой работе он мечтал. Стать мальчиком на побегушках, когда уже вкусил власти, пусть и самую ее малость, пусть даже власть грязную и уличную, было тяжело. Но любая работа у господина Сельтавии была лучше всего того, на что он мог рассчитывать оставаясь вожаком беспризорных мальчишек. Так что со своей гордостью он как-нибудь разберется. Да и Мицан был уверен, что посылки — это всего лишь первый шаг на большой дороге. Не приятный. Да. Но необходимый. И он сделает его.
— Ну, ноги у меня крепкие, город знаю считай что наизусть, да и язык боги вроде правильным концом подвесили. Справлюсь.
— Так, а читать ты умеешь?
— Откуда? Я ж на улице рос, там грамоте не учат.
— А вот это херово. Это только для дикарей и животных в свитках и на табличках непонятные крючки начертаны. Учиться будешь.
— Не вопрос. Надо учиться — значит буду. Глядишь, если с вами не сложится, в писари пойду, — Лифут Бакатария смерил его недобрым взглядом, явно намекая, что шутка не удалась, и Мицан поспешил сменить тему. — Так, бегать по посылкам, служить провожатым и учить буковки — это понятно. А как насчет… ну — кровь кому пустить?
— А этим тебе придется заниматься очень не часто. Если вообще придется. Тебя это может удивить, но большинство вопросов у нас, сука, словами решаются. Это уличные быки кого-то постоянно громят и херачат, чтобы на страх взять, а нам город и так покорен и податлив. Мы — продавцы мира и спокойствия, а не громилы и отморозки. Да и для добрых граждан мы вообще, сука, главная надежда и опора, — на этих словах он заулыбался. Мицану показалось, что эта мысль забавляет Бакатарию. — Знаешь, мы — как государство. Берем деньги и даем взамен защиту и справедливость. Только работаем мы честнее. Ну и быстрее, само собой. Спросишь, зачем же мы тогда просим желающего к нам присоединиться грохнуть кого-нибудь? Да просто нам нужны решительные люди, а не всякая сыкливая херота. Ну а ещё — в город вечно лезет всякая мразь, то из провинций, то вообще из-за моря. Как будто нам своих ублюдков не хватает. Боги свидетели — прут как крысы из всех щелей, а осев тут, начинают херней страдать. Грабить, насиловать и убивать. Вот и приходится их выводок сокращать понемногу.
— Знаю. Я же родился на границе Фелайты и Паоры. Всю жизнь дрался с вулграми и прочим клавринским сбродом, — сам не зная зачем вставил Мицан. Хотя, пожалуй, знал — ему хотелось понравиться Бакатарии и остальным клятвенникам. Но тот, кажется, просто пропустил его слова мимо ушей.
— Так что в основном ты будешь, скажем так, по городу гулять. А начнешь уже завтра. Знаешь таверну «Латрийский винолей» рядом с Мясным базаром?
— Знаю.
— Вот завтра на третьем часу от рассвета зайдешь туда за своим первым заданием, — Лифут высыпал на стол остатки фиников и придвинул малую их часть Мицану. Юноша благодарно кивнув отправил в рот самый мясистый из них. — Там найдешь меня или Арно. Если вдруг никого не окажется — в уголочек забейся и посиди чуток. Мы обязательно придем. Ладно, засиделись мы тут что-то. На воздух пора.
Сказав это, Лифут встал и направился к выходу. Его примеру последовали и остальные. Мицан заметил, что косточки и чаши они так и оставили на столе, даже не попытавшись за собой убраться. Оглядевшись и убедившись, что на него никто не смотрит, он выпил оставшееся в кувшине вино, сгреб финики, положив их за пазуху, и догнал остальных. Они немного прошли вместе, после чего попрощались, причем Лифут крепко пожал ему раненную руку и юноше пришлось закусить губу, чтобы не закричать.
Когда люди господина Сельтавии пошли дальше по улице, растворяясь в потоке прохожих, Мицан потрогал набухшую от крови повязку и пошевелил пальцами — к счастью они спокойно гнулись и разгибались, не доставляя ему особой боли. «Заживёт», — подумал он и пошел дальше, насвистывая прилипчивую мелодию, услышанную пару дней назад.
Солнце уже катилось к закату, окрашивая небосвод ярким багрянцем, и вскоре город обещал преобразиться, показав миру свое второе, ночное лицо. Как раз к тому времени как он дойдет до дома. Впрочем Мицан этого лица никогда не боялся, а теперь, после того как самая крупная и могущественная банда Каменного города признала его своим, бояться полуночных обитателей Кадифа стало и вовсе смешно.