Я находился снаружи, возле коновязи, чтобы попытаться как-то предотвратить назревающее столкновение. Я чувствовал, что собирается гроза, и думал не столько о себе, сколько о городе. Там я и стоял, когда во двор въехала наемная бричка; из нее вышел Джим Мелетт и помог сойти Ханне Росс.
— Джим! — Я стоял, засунув большой палец за пояс, в позе заправского ковбоя-забияки. — Мне нужно с тобой поговорить.
Извинившись, Джим подошел ко мне.
— Не ходи туда, — сказал я, — сделай мне такое одолжение. Там Брэд Нолан, он только и мечтает затеять драку. И Мурри тоже.
— Прости меня, Мак, — сказал Мелетт, — я ничего против тебя не имею, но нам с Ханной непременно нужно туда войти. Мы собираемся обосноваться в этом городе и жить здесь всю жизнь, и поэтому должны раз и навсегда выяснить, что к чему.
— Это, конечно, способ, — сказал я, — но он неправильный. Вам лучше какое-то время побыть у себя, не показываться на людях, постепенно все и образуется. А если вы сейчас туда войдете, неприятностей никак не избежать.
— И все-таки мы войдем. Ты не разобрался в ситуации, — сказал он.
— Но послушай, — настало время проявить твердость. — Я…
— Мак, — Джим понизил голос. — Оставь-ка ты свои актерские штучки. Мне, конечно, было не больше тринадцати, но я же видел тебя на сцене в «Досрочно освобожденном», а потом еще через год в «Даме из Лиона».
— Ну и что же, что я был актером. Был, не спорю, но был и еще кое-кем, помимо этого. Посмотри-ка! — Я достал из кармана туза червей. — Смотри, парень, я тебе что-то покажу.
Настало время показать мой фокус, это был хороший фокус, он не раз помогал мне удерживать крутых парней от кровавых разборок.
Мелетт меня остановил.
— Позволь и мне кое-что показать тебе, — сказал он и, взяв карту у меня из рук, подбросил ее в воздух. Он не стал в нее стрелять, как это обычно делал я, но, когда она упала на пол, он вдруг схватил меня за руку. Я начал было сопротивляться, но потом перестал, зная, что это бесполезно. Ему был известен мой секрет, и он был готов мне это доказать. Он засунул руку в рукав моей куртки и вытащил из специального карманчика спрятанную там карту. — Поначалу, увидев, как ты на глазах у зрителей пробиваешь выстрелом карту, подброшенную вверх, я решил, что ты самый лучший стрелок на свете, но потом каждый кучер, работавший в театре, показывал, как это делается. Ты просто отправляешься на холмы и делаешь дырки в пятидесяти картах с расстояния в три фута, а потом суешь эти карты в рукав, и когда поднимаешь брошенную и якобы простреленную карту, то прячешь ее и достаешь заранее приготовленную.
— Здесь никто об этом не догадывался, — с горечью сказал я. — Много лет я этого опасался, и вот теперь, до чертиков некстати, беда меня наконец настигла. Что ты собираешься делать, Мелетт?
— Я собираюсь пойти на эту вечеринку и выяснить отношения с Ледом Мурри. А если кто еще пожелает присоединиться, ну что же, дело хозяйское.
Выяснить отношения с Ледом Мурри… Я-то думал, что самой трудной проблемой будет Брэд Нолан.
— Ты сказал, что я чего-то не понимаю. Что же это такое, чего я не понимаю?
— Джим мой муж, — сказала, подходя к нам, Ханна Росс. — Мы с ним поженились три года назад.
— Мы жили возле Денвера, но мне пришлось по делам поехать в Мексику. Там, в одной маленькой горной деревушке, со мной произошел несчастный случай и я довольно долго был прикован к постели.
— А я не знала, что случилось, думала, что он погиб, — прошептала Ханна, вглядываясь в черное небо.
Они поведали мне свою историю. Понизив голос, который иногда делался хриплым от злости, Джим рассказал, что Лед Мурри увидел однажды Ханну в Денвере и начал ее преследовать. Он просил разрешения ухаживать за ней, и даже когда узнал, что она замужем, все равно от нее не отстал. Бродил вокруг дома, шпионил за ней по ночам. Она жаловалась полицейским, и он на время оставлял ее в покое, но потом все начиналось сначала. Все это время Джим Мелетт беспомощно лежал в постели по южную сторону от границы, медленно поправляясь. Он посылал ей письма, однако не удивился тому, что ни одно из них не было получено.
Однажды ночью Лед Мурри ворвался к Ханне в дом и попытался силой овладеть ею. Ей удалось убежать, и, думая, что муж ее умер, она снова стала называться своей девичьей фамилией. В конце концов она оказалась в нашем городе — таинственная женщина, которую мы знали как Ханну Росс.
В этой истории были все элементы, необходимые для отличной пьесы, и, когда в нашем городе появился Лед Мурри, стало очевидно, что эта пьеса не что иное, как трагедия. Подобно персонажу из одной шекспировской пьесы, Лед играл роль одержимого.
— Прошло довольно долгое время, и я, наконец, возвратился из Соноры. Денверский почтмейстер помог мне узнать, куда направилась Ханна. И вот я здесь и намерен положить конец этой истории. Лед — скверный парень. Он бандит, человек вне закона, однако в руки закона попал всего раз и отсидел свое в тюрьме. Он, не задумываясь, хватается за оружие, весьма скор в обращении с револьвером. Вот сегодня я и хочу посмотреть, насколько он скор. Я скажу ему, чтобы он оставил нас в покое, а нет, так будем стрелять.
— Нет! — решительно заявил я. — Актер там или не актер, но здесь, в этом городе я маршал. Пусть я всего-навсего старый обманщик, но если ты затеешь здесь стрельбу, то попадешь в тюрьму. Предоставь Леда Мурри мне. Он своими домогательствами оскорбил порядочную женщину и за это предстанет перед судом. Первое же заседание суда присяжных будет рассматривать его дело, и его вышлют отсюда навсегда.
Мелетт посмотрел на меня как на сумасшедшего, да я и сам понимал: в том, что я собирался сделать, не было ни малейшего смысла, ни здравого, ни какого другого. Когда человек в течение десяти лет получает жалованье маршала, он имеет право уклониться, когда в первый раз возникает угроза настоящей разборки. Вся моя жизнь основывалась на том, что я не тот, за кого себя выдаю; вполне возможно, что я дурак, но вот трусом, надеюсь, не был никогда.
— Ты просто сошел с ума, Маклейн. Ты не сможешь его арестовать, он будет стрелять, защищаться.
— Маршал, — вмешалась в наш разговор Ханна Росс. — Он знает… Лед Мурри знает, что ты… ну, что в этих соревнованиях в Буффало ты стрелял не по-настоящему, это был просто фокус, жульничество. Когда он стал ко мне приставать и я пригрозила, что пожалуюсь тебе, он сказал, что ты обманщик.
— Мурри тебя убьет, — сказал Джим Мелетт. — Предоставь его мне.
Я не стал слушать, что он еще мне скажет, повернулся к нему спиной и пошел к коновязи, чтобы побыть одному.
Это мой город. Конечно, я стал маршалом только потому, что сумел сыграть эту роль, но за те десять лет, что прошли с тех пор, я купил себе дом с тенистой верандой, садиком и цветочными клумбами возле садового забора. Когда я иду по улице, люди почтительно со мной здороваются и часто останавливаются поболтать.
Когда я впервые появился в этом городе, я был простым актером, к тому же не слишком молодым, и мне некуда было деваться, и передо мной был единственный путь: вниз. Большая часть моей жизни прошла в театре — я переодевался в холодных уборных, где гуляли сквозняки, играл какие-то затасканные роли в низкопробных труппах, а в перспективе были только еще худшие роли и еще меньше работы. И вот я оказался в Кэньон-Гэпе.
В жизни у меня было время, когда я работал в труппе, состоящей из отличных актеров, и в антрактах между действиями я показывал карточные фокусы, жонглировал восемью мячами или восемью тарелками, пел популярные песенки. Умение жонглировать сохранилось у меня до сих пор. Для того чтобы сохранить свое место в жизни, человеку приходится постоянно тренироваться, иначе утратишь ловкость рук и верность глаза. Даже городской маршал вынужден порой поступиться истиной и обратиться к тому, что он умеет делать лучше всего.