В дзоте накурено до умопомрачения. Но чисто и хозяйственно. Ближе к входу по обеим стенам двухъярусные нары, аккуратно застланные плащ-палатками. В самодельной пирамиде — автоматы, над автоматами каски, противогазы. В нише изрядный запас гранат. В другой, большего размера, на подстилке из елочных лап, аккуратные ряды коробок с лентами. Справа у самой двери печка-бочка. На печке выдраенные до блеска котелки. Пол плотно утрамбован и заметен, как у радивой хозяйки хата. Молодец дед. Но…
— Почему не залита охлаждающая жидкость? — спрашиваю.
— А на кой ляд ее заливать заранее? Еще замерзнет.
— Так ведь она незамерзающая! Антифриз.
— Это только так говорится. А залей — и, как на грех, замерзнет. Вот товарищ лейтенант Богдановских, бывалочи…
Ах ты, старая борода! Нарочно, что ли, меня дразнит, по десять раз на дню вспоминая погибшего своего командира.
— Товарищ сержант, проводите! — киваю головой на дверь.
— Это в силу чего? Товарищ лейтенант Богдановских завсегда…
— Выйдемте, вам говорят! Разговор есть. Секретный.
— Так бы сразу и сказывали…
Нет уж, чапаевец. Хоть ты и лучший пулеметчик дивизии, но я тебе не уступлю. Разве что в самых незначительных мелочах, как Рогов советовал. И последнее слово будет за мною, а не за тобой.
На улице дед Бахвалов рта не дал раскрыть. Прямо за порогом выпалил:
— Хоть ты и взводный командир, но я тебе скажу. Нравится или не нравится, а я привык матку-правду в глаза резать. Слушай сюды. На фронте от женщин только вред и беспорядок. И будь на то моя воля, я бы вашего брата и близко к переднему краю не подпустил!
Мне показалось, что часовой хихикнул. Отойдя подальше от дзота, я зашипела деду в самую бороду:
— А я вам, Василий Федотыч, на вашу «правду» тоже скажу: бодливой корове бог рог не дал! Так ведь?
— Так-то оно так. Но и комолая корова может козыряться. Не рогами, так лбом.
— Отставить! Беспредметный разговор. Вот что, сержант товарищ Бахвалов. Как человека вы меня можете не любить сколько угодно. Можете не уважать как женщину, по своей малой культуре…
— Это как же понимать «по малой по культуре»?
— Не перебивайте! Но мое офицерское звание, мою должность вы обязаны уважать! Понятно? Предупреждаю: если вы еще раз так встретите своего командира, как сегодня…
— Жалиться побежите?
— Не знаю. Но меры приму. Понятно? Я не из уступчивых. Можете быть свободны.
— Так я ж про что…
— Ступайте! Не хочу с вами сегодня больше разговаривать. Хватит с меня.
Дед, кажется, ушел разобиженным. Ничего, старый упрямец. Переживешь.
Из колена траншеи вынырнул мой коллега — командир первого пулеметного взвода Федор Рублев, большой, румяный, улыбчивый.
— Слушай, что это ты шипишь, как разъяренная кобра? — шутливо спросил он.
— Так, отношения выясняли с сержантом Бахваловым. Ты как у нас оказался?
— На партучебу иду. Тут ближе. Слушай, махнем не глядя? Я тебе за твоего деда двоих отдам! А?
— Иди ты к лешему, цыган этакий.
Федор захохотал. Неожиданно чмокнул меня холодными губами в щеку и убежал. Вот озорник.
Днем в боевое охранение не ходят: приказом комбата запрещено. Из-за опасения демаскировки и снайперского огня. Да и ночью-то в «Прометей» желающих прогуляться немного. Только лишь по самой крайней необходимости. Фашисты лупят из минометов почти без передышки. И никакой рощи в прямом смысле этого слова тут нет: торчат из снега елки-палки с изувеченной корой. Вот и все.
С каждым минометным залпом мы с Евгением Петровичем Роговым зарываемся носом в снег, и лишь только пролетают осколки, поднимаемся, как по команде.
…В полумраке я не вижу лиц пулеметчиков сержанта Непочатова, но знаю, что все они здесь. Сидят на корточках, привалившись спиной к глинистой стенке землянки. Официальное знакомство окончено. И ребята, видимо, ждут, что еще скажу. А я ничего такого значительного сказать не могу.
— Скучно вам здесь?
— Да нет, не очень. Привыкли. — У Непочатова приятный и уверенный голос. — Вот разве Пырков наш скучает. Украсть ему тут, бедняге, нечего.
— Ну, чего-чего-чего? — добродушно ворчит Пырков. — Я ж молчу…
Теперь я вижу его толстые улыбающиеся губы и верхний ряд белых крепких зубов, с золотыми коронками на резцах. Пырков — бывший знаменитый тюменский вор-домушник, и товарищи иногда подтрунивают над его прошлыми приключениями. Но пулеметчик он хороший и парень неплохой.