Евгений Аристархович неожиданно переносит действие повести в булочную.
Как-то Вадька выкупал хлеб. На две карточки ему дали кусок и два довеска. Один-то еще ничего, со стиральную резинку, а другой тоненький, как бумага. Вадька глядел, глядел на довески да и положил тоненький в рот. Вообще-то он хотел просто подержать его во рту. Но нечаянно проглотил.
— Подлец! — выпалил Славка и бросил карандаш. — Хлеб-то общий!
— Ну, уж это ты слишком! — возразил Евгений Аристархович. — Ведь мальчик же, не взрослый человек…
— Наплевать, что мальчик! А если из-за него танки не могут на фронт выйти… Нет, ты умри, а терпи!
Накричал Славка на Вадьку, а самому его тоже жалко. Голодный же, чуть живой. Да в придачу еще и не нарочно проглотил довесок, а случайно… Подумал Славка и говорит:
— А он не вернет дяде Андрею тот довесок? А? Евгений Аристархович, пусть вернет. Ладно? Сочините, чтоб вернул…
Писатель схватился за сердце. Не дыша, он открыл бутылочку, выкатил на ладонь таблетку, сунул ее под язык… Это у него приступ. Который уж раз!
Помолчав, Евгений Аристархович ответил:
— Не знаю, Слава, мне бы и самому хотелось, чтоб вернул.
Писатель задумался над своей повестью.
Задумался и Славка. Перед его глазами так и стоит Вадька, жует чужой довесок. И вдруг пришло в голову: «Подозревает! Писатель думает, что я у него довески краду! Имена переменил, а сам пишет про себя и про меня…»
Славку затрясло от обиды. «Спросить? Нет, нельзя. Вдруг это мне показалось…»
И хорошо, что не спросил! Зря бы только обидел человека. Вадька-то, как выяснилось из дальнейшего, это совсем не Славка.
Попили они с утра кипяточку с хлебом, согрелись. Македонов и задремал на кровати. Просыпается — нет Вадьки. «Что бы это значило?» — подумал. Снова закрыл глаза, но сон не идет, почему-то стало тревожно. Добрался он кое-как до стола, поднял крышку кастрюли — так и есть! Всего два кусочка хлеба. Это значит, Македонову на обед и ужин. А Вадькиного хлеба нет. И карточка всего одна, здесь же, в кастрюле. Выходит, сбежал.
— Вот видите! — крикнул Славка. — А вы еще за него заступались… Довесок украл, бросил больного человека. Это как, по-вашему?
— Суди сам, Слава. Но мне почему-то кажется, что Вадька не такой уж пропащий человек…
Славка не согласен. Но он всего лишь секретарь. Его дело только записывать мысли писателя. Сам же Славка не верит больше Вадьке и вовсе не интересуется его судьбой. Другое дело — дядя Андрей Македонов. Как же он теперь будет жить?
Но писатель снова перенес действие повести. На этот раз на фронт, под Пулково.
Заметил часовой неведомо откуда взявшегося мальчишку.
— Стой! Ни с места!..
А тот зашатался, зашатался. И сел в снег.
Принесли его в блиндаж едва живого. Посадили к раскаленной чугунке. Старшина обхватил рукой, придерживает, чтоб не упал. Пожилой такой старшина, усатый и в полушубке.
— Вы не думайте, я не какой-нибудь шпион, — сказал мальчишка.
— А мы и не думаем, — ответил старшина. — Сразу, брат, видно, кто ты такой. Одно неясно: куда и зачем путь держишь?
— К танкистам… Вы не танкисты, дядя?
— Нет, мы — пехота.
— Жалко, — вздохнул парнишка. — Как же мне танкистов найти?
— А по какому делу?
Задержанный повел глазами, застеснялся.
— Я лучше вам одному расскажу, дядя, — шепнул он старшине.
Солдаты разом отодвинулись, снова занялись своими делами: один пулемет чистит, другой приладился и пишет письмо, третий, свернув цигарку, высекает кресалом огонь.
Старшина сдвинул шапку на левое ухо, а правым внимательно слушает. Кивает порой, тихонько поддакивает. В общем, входит в курс дела.
Выслушав, он подумал, потеребил ус, потом сказал:
— Это ты резонно к танкистам шел. Сам надумал или кто посоветовал?
— Сам…
— Молодчина! Но танкисты, брат, далеконько… Придется переговорить с пехотой. Такое дело, ребята, — повысил он голос. — Вот у этого мальчонки на руках танковый доктор, сварщик, одним словом. Отощал человек, ноги не держат. А танки стоят без ремонта…
— Вадька?! — воскликнул изумленный Славка и сразу простил ему все.
— Вадька! — подтвердил писатель.
— Значит, он вовсе и не сбежал?
— Получается так.
Теперь Славке стыдно: погорячился, зря наорал. А Вадька — парень что надо! Как это ему в голову пришло пойти к танкистам?
Старшина между тем продолжает: