Да, кстати, недаром я сразу стала доверять Геннадию. Он сумел придумать дело, всех воодушевившее. Честное слово, даже скептиков. Сегодня на большой перемене он собрал старшеклассников в зале и предложил, чтобы мы по случаю 50-летия Советской Армии начали собирать материалы о Героях.
Вначале мы слушали его со скучными лицами, но когда он сказал, чтоб каждый вспомнил и написал о любом интересном человеке, которого знает или о котором слышал, независимо от того, награжден он или нет, ребята стали перешептываться.
— Значит, мы должны искать интересных героев, как красные следопыты? — уточнила Галка, но он махнул рукой.
— Не надо искать. Просто вспомните себя, своих близких, знакомых.
— А если я знаю нескольких героев? — спросил один мальчишка.
— Ну и пиши про всех, — сказал Геннадий, — хоть целую книгу…
— Нужно жюри. — Галка обожает всегда «наводить порядок» в любых мероприятиях…
Но Геннадий ей не поддался.
— Это потом, важно, чтобы в каждом классе кто-нибудь этим с увлечением занялся. Сколько есть погибших, о которых уже и вспоминать перестали, а они были удивительными Личностями…
И вот сегодня я совершенно замучила отца. Я все вспоминаю его рассказы об однополчанах. Многое в детстве проскочило мимо, но кое-что и осело в памяти. Сейчас он отпросился у меня покурить, так как у него «горло пересохло». Но по-моему, он и сам рад вспомнить прошлое, у него глаза помолодел и…
Даже мама вдруг заинтересовалась и предложила мне рассказать о двух подругах, которые ушли на фронт и там погибли.
Глава VII
О ТАКТЕ
Как надо говорить с человеком шестнадцати лет.
Судя по отрывкам из Катиного дневника, она часто обижалась на мать, на товарищей за насмешки.
Больше всего она ценила, кажется, что я никогда не говорила: «Ну, об этом тебе еще рано знать» или «подрастешь — узнаешь». И когда она меня спрашивала с хитрым видом, советую ли я ей читать Мопассана или Золя, я отвечала честно.
— Дело вкуса. Интересно — прочти. Только боюсь, что ты еще не получишь настоящего удовольствия, не тот запас жизненных наблюдений.
И хотя я понимала, как ей хочется обсудить со мной свой дневник, этого я избегала. Но зато иногда рассказывала ей о своей юности, друзьях, знакомых. Слушала она, открыв рот, а я успокаивала свои тайные сомнения мыслью, что мы, взрослые, лучше можем воспитывать подростков не столько на наших успехах, сколько на ошибках. И когда, подсмеиваясь над собой, я отмечала и свою юношескую сентиментальность, и наивность, Катя говорила задумчиво:
— А вот мне мама ничего о себе не рассказывает критического. Она всеми своими поступками гордится…
Потом Катя вдруг спросила меня:
— А что такое — бездуховность?
— Ну, это когда у человека нет внутренней культуры, интеллекта, он живет лишь «хлебом единым…»
— Мама мне вчера сказала, что я — бездуховная, когда узнала, что я не читала еще «Божественной комедии» Данте. Она вообще ужасается, как мало мы знаем литературу, искусство. Сама она читает каждую свободную минуту. Все свежие журналы домой берет, потом только читатели получают.
Тон Кати был ироничен.
— Неужели тебе неприятно, что твоя мама — начитана?
— Так это же для хвастовства, чтоб нам с папой и знакомым нос утереть, вот, мол, какая я культурная. И потом, разве духовный человек может любить книжки больше людей?! Разве он будет лицемерить? Вот у мамы есть одна тетка в библиотеке, сплетница ужасная. Мама ее не выносит, а когда она к нам заходит, так и рассыпается в любезностях. А я недавно с ней не поздоровалась. И когда эта тетка сделала замечание, ответила, что не люблю сплетниц. Так такое поднялось!
Я мгновенно представила Катиных родителей и вздохнула. «Подняться» могло многое.
— Почему я должна здороваться с теми, кого не уважаю?! Пусть я — бездуховная, но я никогда не буду плакать над хорошей книжкой, а потом говорить колкости тем, кому от них больно. А вот мама может сначала вызвать меня на откровенность, она умеет быть чуткой, а потом предать отцу в минуту ссоры, рассказать, что я ей о нем под горячую руку говорила… Это — честно?!
— Начитанность не определяет человеческую ценность… — сказала я, подбирая слова. Все-таки речь шла о ее маме.
— Спасибо! — Катя заулыбалась. — И больше ничего не надо говорить. Я же чувствую, что вы стесняетесь со мной осуждать родителей впрямую…