Первые дни от не испытанных прежде движений Кирилл ощущал легкое недомогание и ломоту во всем теле, словно был кем-то избит. Потом это прошло, и наступила приятная легкость, какая бывает, когда ты чувствуешь каждую мышцу, налившуюся силой, и все воспринимаешь ярче, веселей.
Занятия в спортивном зале стали для него необходимостью. Без них он скучал, чувствовал себя сонным и вялым.
Кирилл научился без устали тузить тяжелые мешки, вкладывая в удары вес тела, играть с мячом, выстукивать мотающейся грушей марш. Он с нетерпением ждал, когда тренер разрешит надеть боевые перчатки, и с завистью смотрел на старших ребят, которые часто боксировали на ринге.
Он неплохо защищался: делал подставки, разучил уклоны, уходы, а дядя Володя выдерживал его в зале, не подпускал к рингу и говорил:
— Ловкость зависит от того, как ты усвоил боевые приемы и как много у тебя их в запасе.
И Кирилл накапливал.
Лишь зимой наступил долгожданный день. После первого часа занятий тренер сам бросил ему перчатки и весело сказал:
— Ну, поглядим тебя в спарринге.
От этих обыденных слов у Кирилла вдруг так заколотилось сердце, что стало трудно дышать.
Кому довелось переживать волнующее чувство спарринга — первого вольного боя, — тот знает, что это такое!
В зале еще не замерло эхо ударов о кожу, качаются на канатах тяжелые мешки, колышутся груши… Вот товарищи начали перебинтовывать кисти рук, и тебе кажется, что заранее перевязывают какие-то переломы.
Бронированные кожей и войлоком перчатки превращают твои кулаки в футбольные мячи. Ты в трусиках, ты в боевой форме, ты боксер.
По углам ринга белеют два таза с водой. Вода колеблется, в ней плавают губки. Видя пригласительный кивок тренера, ты, споткнувшись на ровном полу, пролезаешь под канаты и идешь по натянутому, как барабан, брезенту ринга. Пожатие перчаток, и с ударом в, гонг судорожно вздымаются кулаки. В твоей голове одна мысль: прикрыть подбородок и голову. Куда делась та невозмутимость, с какой несколько минут назад ты осыпал ударами кожаную грушу, куда делась правильная работа ног и четкость удара? Все улетучилось из головы с первым бурным толчком сердца. Под ударами ты, как никогда, воспринимаешь свою медлительность, свое неумение действовать в сотые доли секунды.
Первый раунд Кирилл провел как в бреду. Его охватил безотчетный, постыдный страх, который сковал все движения, мешал свободно дышать и двигаться. Дядя Володя прикрикнул:
— Раскрепись, расслабь мускулы!
Но как тут раскрепишься, когда тебя поджидает нокаут? Хорошо тому, кто родился отчаянным.
Выставив вперед напряженные руки, Кирилл только пятился. Лампочки под потолком колыхались. Ринг был в желтом тумане. Перед глазами мелькали два кулака и сосредоточенное угловатое лицо противника. Такой же новичок не отставал ни на шаг, он бил по корпусу и по рукам, стремясь прорвать неуклюжую оборону Кирилла. Квадрат ринга становился душной клеткой. Дальше отступать было некуда: спина коснулась жестких канатов.
«Больше нельзя закрываться, надо самому действовать. За меня, наверное, стыдно Чулину. Ведь всем видно, какой я трус! Раскроюсь, что будет, то будет».
Кирилл опустил кулаки: пусть видят — не боюсь!
Осторожный противник отпрянул. Он принял это за уловку. Спружинивший канат толкнул Кочеванова вперед. Партнер неумело прикрылся перчатками, рука Кирилла легко прорвалась сквозь них. Он успел быстро сжать кулак — и удар получился резким.
Потрясенный партнер, судорожно глотнув воздух, попятился. Теперь он отступал, а Кирилл награждал ударами, преследовал. Оказывается, противник боится не меньше его. Значит, ничего страшного не произойдет, если он будет держать себя в руках. Надо только научиться с открытыми глазами смело встречать удар, предотвращать его, нападать самому. Кирилл с радостью стал отмечать, что он кое-как владеет своими ощущениями, но в это время прозвенел гонг.
— Ну, как тебе понравилось на ринге? — с усмешкой спросил Сомов.
— Очень стыдно. Я трусом выглядел, да?
— С другими бывает и похуже. Видишь ли, люди не рождаются мужественными. Храбрец не тот, кто не боится, а тот, кто, страшась, наперекор всему держится, не дает малодушию победить себя.
«Значит, и во мне есть храбрость? — подумал Кирилл, но тут же пристыдил себя: — Хороша храбрость, когда дышать по-человечески не мог». Он сказал: