Почти каждое утро слышалась хриплая ругань Лошади.
— Убью, если поймаю! — вопила она.
Иногда Манефа ревела от злости, но немкам не жаловалась. Она чувствовала, что против нее действует не один человек, а сплоченная группа, и боялась более злой проделки.
Как-то ночью «ротармейки» проснулись от крика:
— О боже мой! Что сделали проклятые! Ой, глазыньки! Ой, ничего не вижу…
Все женщины притворились спящими: никто, кроме Хильды Циппман, не поднялся. Блоковая зажгла свет и, растолкав кого-то из девчат, послала за Шеремет.
Ирина приподнялась на своих нарах и увидела растрепанную Манефу, которая, как слепая, брела по проходу и причитала:
— Ой, глазыньки… Ой, мои ясные… Докторша! Да Где же она, докторша?..
— Что с вами? — спросила Шеремет.
— Ой, милая! Я не спала… поймать хотела проклятых. Одну за руку успела схватить, а она мне в глаза… Ой, не могу, режет как стеклом!
По рябому лицу Манефы текли черные слезы. Глаза ее были засыпаны толченой угольной гарью. Шеремет с трудом прочистила и промыла их.
Хильда стала допытываться у Манефы: кто это сделал?
— Не знаю… не знаю! — вдруг заголосила Лошадь. — Что они, проклятые, со мной делают! Сами в бункере сдохнут и людей за собой тянут.
— А вы с другими человечней обращайтесь, — посоветовала ей Шеремет, — тогда и вас никто не тронет.
— Я им кости еще переломаю! — пообещала Лошадь.
— Ну, тогда пеняйте на себя и на помощь не рассчитывайте, — вспылила «докторша».
Все ждали, что на утреннем аппеле начнутся допросы и побои, но день прошел спокойно. Манефа больше не кричала и не дралась. Сгорбленной и какой-то пришибленной ходила она за «ауфзеркой». Веки у нее были красные и опухшие.
Дежурная уборщица, оставшаяся в бараке, слышала, как Лошадь уговаривала Хильду Циппман устроить ее в санпропускник.
— Я вам буду отдавать все, что достану у новеньких, — клялась она. — А эти комиссарки не дадут мне житья, отравят или придушат.
Хильду Циппман уголовницы называли Маркитанткой. В дни, когда к лагерю пригоняли новую партию заключенных, она проникала за ворота и перед пропускником торговала водой, хлебом. Голодные, изнывавшие от жажды женщины за глоток воды или сухарь отдавали припрятанные кольца, брошки, серьги.
Золотом Хильда подкупала не только охранников, пропускавших за ворота, но и нужных ей «ауфзерок». Ей, видимо, понадобилась помощница и в санпропускнике, потому что на другой день она сбегала в канцелярию и добилась перевода Манефы Дубок в банщицы.
Новой помощницей блоковой назначили Нюру Сегалович. При ней кончились крики и зуботычины.
Эта небольшая победа воодушевила Большинцову, Еваргину и Шеремет. Соблюдая конспирацию, они начали осторожно создавать небольшие группы, которые подчинялись «Кате». «Катей» они называли свою тройку. Чтобы все думали: где-то в лагере есть отчаянная женщина, взявшаяся руководить узницами.
В субботу пронесся слух: будет генеральный осмотр. Блоковые заставили мыть в бараках полы, привести в порядок постели и одежду.
Во время уборки Большинцову вызвала Новожилова.
Они встретились у линейки перед бараком. Для маскировки одна взяла метлу, другая грабли и стали убирать дорожку.
— Слушай внимательно, — работая рядом, сказала Новожилова. — Составлены списки тех, кто имеет специальность. Меня не сегодня-завтра могут угнать. Мне бы не хотелось, чтобы у наших прервалась связь с бараками иностранок: через политических немок мы узнаем новости с фронтов. Я договорилась с одной. Во вторник, после вечернего аппеля, мимо вашего барака несколько раз пройдет женщина в металлических очках. В левой руке у нее будет зеленый платок. Скажи ей по-немецки: «Добрый вечер, Анна». Она ответит по-русски: «Здравствуйте, Катя». Ей можешь полностью довериться. Она работала с Тельманом, сидит здесь третий год.
— Кто останется вместо тебя? — спросила Большинцова.
— Не знаю еще. Связная сообщит Юленьке.
Новожилова сжала руку Ирине и шепнула:
— Прощай! Теперь мы не скоро увидимся.
После обеда раздался вой сирены. На плацу перед бараками выстроилось более пяти тысяч «зебр». От убогих полосатых одежд зарябило в глазах.
— Ахтунг!
Эта надоевшая команда, как эхо, перекатывалась с одного конца площади в другой.
Появилось начальство. Впереди шла высокая молодящаяся немка, одетая в форму «СС». Ее волосы, уложенные в пышную прическу, были выкрашены в золотистый цвет.