В дни, когда советские войска перешли старые границы Германии, фрау Хехт притихла и как-то обмякла. Она уже не напоминала гусыню, а скорее походила на одряхлевшую курицу. Ее помощницы тоже вдруг изменились: стали заискивать перед прачками, скотницами, делали подарки и просили запомнить их доброту.
Вскоре «хехтовки» стали исчезать одна за другой. Апрельской ночью, погрузив вещи в прибывшую санитарную машину, вместе со старшей медицинской сестрой убежала и сама фрау Хехт.
В «Убежище девы Марии» из немок остались лишь старухи богомолки да Хилла Зикк. Одни они не могли управиться с большим и сложным хозяйством. Пришлось Ирине и старшим ребятам взять на себя управление имением.
Хилла Зикк предложила в честь приближающейся свободы устроить торжественную мессу.
— К чему теперь? Наши ребята не верят в бога, — сказала Большинцова.
— Не богохульствуй! Ты не видела, как они молятся?
— Видела. Это было притворство, для обмана богомолок.
— Ты это знала и ничего не сказала мне.
— Я сама не верю в бога. Я атеистка.
Хилла Зикк замахала руками, отступая от Ирины.
— Такого кощунства господь вам не простит. Не подходи ко мне, — потребовала она. — Больше я ни в чем тебе не помогу. Ты богоотступница!
Войска англичан и американцев, двигавшиеся по дорогам Германии почти без боев, прошли где-то стороной. О Дне Победы Большинцова узнала с запозданием, когда Виктор с Севой исправили радиоприемник, забытый фрау Хехт. На радостях был устроен для всех праздничный ужин.
Вскоре в «Убежище девы Марии» прикатили два мотоциклиста. Это были англичане. Они расспросили, что это за имение, кто в нем находится, что-то пометили на своей карте и поехали дальше.
В конце мая Ирину разыскал розовощекий, приторно вежливый немец. Он отрекомендовался представителем англичан и предупредил, что в четверг ровно в одиннадцать часов в «Убежище девы Марии» прибудут уполномоченные Союзной Комиссии по репатриации.
Готовясь к встрече, Ирина вытащила из вещевого склада всю новую, а также хорошо починенную одежду и велела ребятам переодеться. У нее не было только подходящей материи на пионерские галстуки. Пришлось взять из церкви вишнево-красные одежки служек, распороть их и выкроить сотню косынок.
В четверг, когда в «Убежище девы Марии» прибыли представители Союзной Комиссии, ребята встретили их, выстроившись на торжественную линейку.
Англичанам и американцам красный флаг и пионерские галстуки не пришлись по душе. Словно не видя застывших шеренг ребят, союзники прошли в главное здание. К знаменосцам подошел лишь советский капитан и негромко сказал:
— Спрячьте на время красные галстуки. Недипломатично так встречать союзников.
На радостях ребята бросились обнимать офицера, а он, отбиваясь от них, строго потребовал:
— Отставить! Что за вольности? Я здесь официальное лицо. Прошу соблюдать… Тут не наша зона, а английская. Понятно?
— Понятно, — расстроенно ответили ребята. Они не ждали такого от советского человека.
Когда капитан ушел, недоумевающие ребята обратились к Ирине:
— Почему он так с нами?
— Не знаю. Наверное, есть причина.
Но от недоброго предчувствия ей стало тоскливо. «Почему прислали такого черствого человека? Почему он не порадовался вместе с нами?»
Позже ее вызвали на комиссию. Вопросы задавали немец с лучезарной лысинкой, говоривший по-английски, и советский капитан:
— С какой целью вы устроили этот маскарад с красными галстуками?
— Пионеры в торжественные дни всегда надевают красные галстуки.
— Где вы взяли здесь пионеров?
— Мы еще год назад создали тайную организацию.
— А это не гитлерюгенд?
— Узнайте у ребят.
— Нам сказали, что вы всё время выслуживались перед нацистами. Сейчас решили перекраситься?
Вопросы были столь оскорбительны, что Большинцовой, хотелось отвечать дерзко, но она сдерживалась.
— Вы можете всё узнать у ребят, — повторила Ирина.
— Они несовершеннолетние. У нас есть заявления взрослых о вашей грязной деятельности.
— Если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, я перестану отвечать.
Немец, который переводил вопросы англичан, был учтивей:
— Вы, фрау, видимо, желали остаться начальницей приюта?
— Нет, я хочу немедленно вернуться на Родину.
— Вы из Польши?
— Нет, я из Советского Союза.