Увидев на пороге кабинета пышущего здоровьем, подтянутого капитана Ширвиса, комдив обрадовался.
— Вольно! — весело сказал он. Вышел из-за стола и крепко пожал руку Яну. — Вот это по-нашему! Ему в сердце стреляют, а он вытряхивает осколок — и опять жив-здоров.
— Летать не разрешают, — пожаловался Ян.
— Очень хорошо, что не разрешают. Тебя не менее ответственное дело ждет. Будешь отдыхать и представлять военно-воздушные силы на всех торжествах.
— Как это?
— Очень просто. Посидишь в президиуме торжественного заседания, потом поздравишь присутствующих от имени авиации и два-три боевых эпизода расскажешь, у тебя их прорва. Мужик ты остроумный, языкастый…
— Так что же — в свадебные генералы меня определили?
— Ничего не попишешь. Выручай, компанеро. Ведь без толку томишься в резерве, а меня замучили представительством. Ничего не успеваю делать. Либо сам поезжай, либо боевых летчиков подавай на торжественные заседания, да не простых, обязательно Героев Советского Союза, чтобы вся грудь в орденах. Покрасуйся, пожалуйста, за нас, будь другом. Не в службу, а в дружбу. Всего месяц или два, не больше, даю слово. А потом в отпуск пойдешь…
Ширвису по приказанию комдива сшили новый парадный китель, и он стал ездить на машине и вылетать на связном самолете на банкеты и торжественные заседания не только в Мурманск, Полярное, но и в Архангельск. Эта суетливо-парадная жизнь не устраивала его так же, как безделье в резерве. Забегая на аэродром — в землянку родной эскадрильи, Ян проклинал свою жизнь, а товарищи лишь посмеивались.
— Вот мне бы твои неприятности! — говорил один. — С горя прямо бы… на Кавказ махнул.
— А жизнь там — хуже не придумаешь, — подхватывал другой. — Шампанского — залейся, миндаль цветет, черешня рдеет, вода в море теплая-претеплая… Противно даже.
— Да, да, ужас! — продолжал третий. — Зато здесь — красота! Вместо фруктов — лук репчатый, чеснок, клюквенный экстракт. Навитаминивайся! А если снежку подвалит, пурга закрутится или туманчик с моря наползет — выбирай любое удовольствие: хочешь — трескайся в скалу при посадке, хочешь — в ров влетай. Не нравится? Можешь другим способом голову свернуть. Там, конечно, этого не будет. Не-е-ет! Одни неприятности: вздохи да поцелуи во тьме…
— Ну вас к чертовой бабушке, — сердился Ян. — Одно у вас в голове. Молокососы! Меня это не занимает.
— Ах, вот оно что! Мы и то думаем, чего это Зося Антоновна на моряков засматривается.
— Пусть. Это меня не волнует.
Получив двухмесячный отпуск, Ширвис решил недельки полторы побыть у матери в Ленинграде, а потом отправиться в южный санаторий. Телефонный звонок Валина озаботил Яна и одновременно обрадовал: «Наконец настоящее дело появилось! Если выручу Ирину, значит не зря лечил сердце. А как порадуется Кирилл!»
Ян всё еще не мог поверить в гибель друга и ждал какой-нибудь вести о нем.
С телефонной станции Ширвис отправился в штаб дивизии. Из окна чубановского кабинета пробивалась узенькая щелочка света. Ширвис решил, несмотря на поздний час, зайти к комдиву.
Адъютант с недовольным видом выслушал его и сказал:
— Полковник в такое время никого не принимает, особенно по личным делам.
— Все-таки попробуйте, товарищ младший лейтенант, — настаивал Ширвис.
Адъютант неохотно пошел в кабинет. Вскоре он вернулся уже с менее суровым лицом:
— Проходите, товарищ капитан.
Чубанов сидел, освещенный только настольной лампой. Лицо его казалось бледным и усталым, а набухшие веки имели какой-то фиолетовый оттенок. Оторвавшись от бумаг, комдив спросил:
— Что, компанеро, прощаться пришел?
— Так точно… Никак нет, — по-швейковски ответил Ширвис. — Маршрут, согласованный с вами, отменяется, санатории — побоку. Намечается путь в другую сторону.
В разговорах по личным делам Чубанов допускал шутливый тон, он даже сам его поддерживал:
— Не на полюс же ты собрался?
— К сожалению, на Запад, — уже серьезно ответил Ширвис. — И не по своему личному делу…
У комдива удивленно поднялись брови.
— Вы, наверное, слышали о жене Кочеванова? — спросил Ширвис. — Она служила в женской авиационной части…
— И погибла где-то у Северного Кавказа, — досказал Чубанов.
— В том-то и дело, что не погибла, а попала в сложную передрягу…
— Ах, вот оно что! Тогда садись, рассказывай.
Ширвис, сев в кресло напротив, сообщил все, что узнал от Бориса Валина. От Чубанова ему ничего не хотелось скрывать. Он знал: этот человек способен на смелые поступки и не будет кривить душой.