«Самое интересное — это удить в тихую погоду, на заливе. Ужение здесь похоже на лотерею: не знаешь, какой величины рыба клюнет. Иногда попадаются такие язи и лещи, что без помощи сачка их не вытащишь из воды. Труднее всего справляться с крупными окунями. Они обладают такой силой сопротивления, что леска со свистом рассекает воду, и кажется, будто на крючке сидит живая извивающаяся торпеда.
Если крупная рыба попадется мне или малышам, справиться с ней помогает Ян. Он берет удилище в свои руки и ловко подхватывает добычу сачком.
Я думала, что в море обитает только морская рыба, а оказывается, может жить и пресноводная. Впадающие в Финский залив Нева и другие реки не дают воде просолиться, поэтому у наших берегов «жируют» обитатели рек.
Домой мы возвращаемся после захода солнца довольные и возбужденные. В наших ведрах трепещет улов. Когда мы выкладываем его перед Бетти Ояровной и бабкой Машей, то каждый хвастается своей самой крупной добычей и сообщает, как она схватила червя и как не хотела расставаться с морем.
После рыбной ловли чувствуешь приятную усталость. С аппетитом ужинаешь, блаженствуя пьешь горячий чай, а когда в постели смыкаешь глаза, то мерещатся прыгающие и уходящие под воду поплавки.
21 июля. Здесь у моря мне хорошо. Я словно одурманена запахом сосен, вереска, морских трав и песков. Гнетет только одно: нет вестей от Кирилла.
Все письма, которые я отослала в июне, словно улетели в пустоту: ни на одно нет ответа. Где они странствуют?
Как бы узнать: вернулась ли на родину Юленька Леукова? Ее мать где-то под Москвой. Но где? Почему я не расспросила ее подробнее в лагере?. Пошлю письмо в Московский университет. Может, она вернулась на свой биологический факультет и уже учится.
23 июля. Сегодня моряна — сильный ветер с запада. Море покрыто стадами белых барашков.
В такой день мы оттаскиваем нашу лодку подальше от прибойной полосы. Разбушевавшееся море может разбить ее.
В штормовую погоду ребятам запрещено ходить на пляж, а они рвутся к морю, так как волны выбрасывают на берег какие-то ящики, бревна, спасательные круги, навигационные буи и знаки, рыболовные снасти. Но случается, что из глубин всплывают сорванные с минрепов рогатые чудовища войны — круглые морские мины, начиненные взрывчатыми веществами огромной силы. Эти блуждающие гости глубин, обросшие водорослями и ракушками, иногда взрываются на камнях с таким грохотом, что дрожат стены нашего домишки и дребезжат стекла.
Одна такая мина ухнула во время завтрака. Под нами заколебалась земля. На столе зазвенела посуда, и с грохотом захлопнулась дверь на веранде. Наше счастье, что окна были открыты, иначе мы бы остались без стекол.
Взрыв произошел в километре от нас, но когда мы с Яном подошли к морю, то увидели, что вся поверхность его серебрится. Это всплыла оглушенная салака.
— Тащите сюда сачки и корзины, — велел Ян.
Он снял с себя только тапочки и брюки, в трусах и рубашке вошел в воду, миновал пенистую, бурлящую полосу прибоя и стал руками ловить трепещущую салаку и пихать за пазуху.
Я побежала домой. На ловлю оглушенной рыбы вышли не только ребята, но и Бетти Ояровна с бабкой Машей. Они, правда, обе были только приемщицами небывало богатого улова.
Я, вооружившись сачком и сумкой, в купальнике ходила по грудь в воде и вылавливала сразу по десятку рыбок.
За час мы заполнили салакой все наши корзины и даже тазы.
26 июля. Белые ночи кончаются. На два-три часа небо уже захватывает темнота. Закаты бывают потрясающие. Такого огромного неба, как над морем, в городе не увидишь. На западе неподвижно стоят кучевые облака. Они похожи на горную цепь — белизна вершин, сиреневые пропасти, золотой блеск и пурпур, пронизывающий всю громаду.
Будь у меня самолет, так бы и полетела к этим облакам!
Уложив ребят в одиннадцать часов спать, я вместе с Борисом и Яном отправляюсь гулять вдоль берега. В такую пору дышится легко. Море почти затихает, лишь у камней изредка всплескивает набегающая, лижущая берег волна.
Ян держится дружески, у него хватает такта не навязываться со своими чувствами, иначе мы бы поссорились.
Борис, как всегда, добродушен и заботлив. Он немного грустит оттого, что Зося мало пишет и не хлопочет о возвращении в Ленинград.
Иногда мы втроем выходим на лодке в море, захватив с собой блесну.
Ночное море спокойно дышит, вода чуть слышно журчит, обтекая борта неровно засмоленной лодки. Над нами, словно тени, проносятся запоздавшие птицы, а вдали то светятся, то угасают маяки. Мы молчим, как положено рыбакам, каждый думает о своем. Я лишь изредка подергиваю шнур «дорожки», который дрожит от напряжения. Морская вода упруга, она не дает грузилу и блесне тащиться по дну.