– Я на это не способен. Не обижайся.
Неожиданное отвращение поднялось во мне, я вспомнил, как мать прятала кофе и тайком варила его Эдгару, не мне. Я встряхнул головой. Надо было собраться, забыть кофе, забыть Марта и то, как я вдруг почувствовал себя тем мужиком, которого увидел в его помешавшемся взоре, тем мужиком, что в моих сапогах бежал в бой. Надо забыть неприятеля, вцепившегося в мою ногу, в глазах которого я узнал себя, забыть то, что я не увидел себя во взгляде сержанта Аллика. Ни во взгляде фельдшера. Никого из тех, кто, как я и предполагал, дойдет до конца. Это было уже третье сражение после моего возвращения из Финляндии, я все еще был жив, на моих руках была вражеская кровь. Откуда вдруг взялись эти сомнения? Почему я не узнал себя в тех, кто, я был уверен, доживут до мирного времени?
– Собираешься ли ты искать наших или останешься здесь и будешь сражаться? – спросил Эдгар.
Я отвернулся к деревьям. У нас было задание: ослабить захватившую Эстонию Красную армию, передавать сведения о продвижении армии союзникам в Финляндию. Я хорошо помнил, как мы с удовольствием переодевались в новую финскую военную форму и по вечерам распевали в строю Saa vabaks Eesti meri, saa vabaks Eesti pind [1]. После возвращения в Эстонию мое подразделение успело перерезать лишь несколько телефонных линий, после чего радиосвязь прекратилась, и мы решили, что будет полезнее, если мы объединимся с другими бойцами. Сержант Аллик показал себя очень решительным, лесные братья продвигались вперед с неимоверной скоростью.
– Беженцам необходимо прикрытие, – прошептал Эдгар. Он был прав. Двигающуюся под сенью леса группу сопровождало много хороших мужчин, но двигались они все же медленно, так как единственный возможный путь пролегал через болото. Мы сражались как безумные, чтобы дать им чуть больше времени, чтобы задержать неприятеля, но было ли этого достаточно? Эдгар почувствовал, как скачут мои мысли. Он добавил: – Кто знает, как там дома. От Розали нет вестей?
Я покачал головой прежде, чем успел даже подумать об этом, и отправился доложить, что мы уходим прикрывать беженцев, хотя я был уверен, что Эдгар придумал все это, чтобы избежать нового наступления и тем самым спасти собственную шкуру. Но кузен знал и мое слабое место. У нас у всех остались дома невесты и жены, но только я искал в моей женщине причину не ходить в бой. Я заверил себя, что мой выбор очень честный, даже разумный.
Капитан счел наш уход хорошим решением. Несмотря на это, пока мы шли, я все время чувствовал себя потерянным. Возможно, оттого, что слух все еще не вернулся в левое ухо или, может, последние слова неприятеля своей невесте все еще эхом отдавались в моей голове. Казалось, что все случившееся было неправдой, но запах смерти так и не сошел с моих рук, хотя я долго мыл их в попавшемся по пути ручье. Линии на ладони – жизни, сердца и ума – были все такими же, темно-коричневыми, засохшая кровь проникла глубоко в плоть, и я по-прежнему шел рука об руку с мертвецами. Время от времени я вспоминал, как ноги мои бежали в сражении, как руки, не колеблясь ни минуты, нажимали на курок, выпуская автоматную очередь, а когда закончились патроны, схватились за пистолет, а после этого бросали подобранные с земли камни и наконец разбили голову красноармейца о крыло грузовика. Но все это был не я, а тот, другой.
Мой компас пропал во время сражения, и двигались мы по незнакомому лесу. Несмотря на это, я упрямо шел вперед, словно бы знал, куда идти, и немного взбодрился, только когда вновь услышал пение птиц. Через некоторое время Эдгар наверняка заметит, что иду я не так уж и уверенно, но вряд ли он будет жаловаться, для нас было безопаснее держаться в стороне от беженцев, за которыми охотился истребительный батальон. Произносить это вслух необходимости не было. Несколько раз Эдгар говорил, что лучше бы нам спокойно дождаться прихода немцев, все остальное бесполезно и рисковать на этом этапе уже не стоит. Я не слушал его, а шел вперед: я бы отправился в дом Армов, чтобы защитить Розали и ее семью, я бы проверил еще, как там дела у Симсонов, и если бы бои продолжались, я бы нашел надежного лесного брата и вступил бы в его отряд. Эдгар шел за мной следом, так же, как тогда по Финскому заливу, направляясь на обучение. Пузырящаяся в трещинах вода заставила побледнеть щеки кузена, ему очень хотелось вернуться назад. Когда лыжи обледеневали, я счищал налипший снег и за него тоже. А потом мы снова шли гуськом, я впереди, Эдгар за мной, так же, как сейчас. На сей раз мне хотелось держаться от него подальше, хотелось, чтобы пыхтение брата смешалось с шелестом деревьев. Пальцы мои дрожали, когда я доставал пакет с табаком, и я не хотел, чтобы Эдгар это увидел. Выражение лица того парня, что схватил меня за ногу, снова и снова возвращалось ко мне, и я ускорил шаг, рюкзак тянул меня к земле, но я упрямо шел вперед, я хотел, чтобы лицо этого парня осталось позади, парня, который умер, я был уверен, от моей пули, парня, невеста которого никогда не узнает, где остался ее жених, и чья последняя мысль была: я тебя люблю. Были и другие причины к тому, почему я так охотно ушел, оставив других готовиться к следующему наступлению. Немецкие союзники вызывали во мне опасения уже давно.
Они отправили нас в тыл Красной армии, снабдив несколькими гранатами, пистолетами и нерабочим радиоустройством. Всё. У нас не было даже нормальной карты Эстонии. Они отправили нас на убой, это точно. И несмотря на это, я продолжал выполнять приказы и запретил себе сомневаться. Как будто нас ничему не научили прошлые столетия, когда балтийские бароны драли с нас живьем шкуру.
До поездки на остров Стаффан я собирался примкнуть к отрядам Зеленого капитана, готовить диверсии. Но планы мои изменились, когда меня позвали принять участие в обучении, которое проводила Финляндия, море к тому времени замерзло и предоставило нам легкий путь через залив. Я решил, что это знак судьбы; в рядах лесных братьев царили такая бесшабашность и легкомыслие, с которыми ни войну не выиграть, ни оккупантов не прогнать, ни родных из Сибири не вернуть, ни дома не отвоевать. Я считал деятельность Зеленого капитана слишком рискованной – он носил в нагрудном кармане блокнот, куда заносил сведения обо всех своих бойцах и подробно записывал планы вылазок и подземных ходов. Мои сомнения подтвердились после разговора с дочерью Марта. Она рассказала, что истребительный батальон нашел продуктовые книги ее матери, куда она старательно записывала, кто и когда обедал у них, поскольку Зеленый капитан пообещал, что впоследствии все затраты будут ей возмещены. Теперь же дом Марта являл собой дымящиеся развалины, сам он лишился разума, а его дочь бредет где-то впереди нас вместе с другими беженцами. Часть лесных братьев, сведения о которых нашли в продуктовых книгах, были уже расстреляны.
Я понимал, что эти года все хотели вспоминать с чистой совестью, потом, когда Эстония снова станет свободной, а для доказательства законности и справедливости поступков потребуются свидетельства. Однако хорошее поведение было чем-то недоступным для нас, большевистские меры показали, что наша страна и наши дома находятся во власти людей необразованных. И все же вслух капитана никто не осуждал. Как человек начитанный, герой Освободительной войны, он знал о сражениях гораздо больше, чем я, и в его учении было много мудрости. Он инструктировал молодежь, учил стрелять, работать на аппарате Морзе и заботился о том, чтобы самое необходимое для леса умение – бег – отрабатывался по многу раз на дню. Если бы не привычка Зеленого капитана старательно заносить все в свой блокнот, я, скорее всего, остался бы в его отряде в Эстонии. Точнее, если бы у его людей не было фотокамеры. Я провел с ними некоторое время, и однажды утром все заговорили о групповой фотографии. Один незнакомый мне боец уклонился от этого, и я последовал его примеру, сказал, да чего там, все равно я к группе вашей не отношусь. Парни позировали перед землянкой, опираясь друг другу на плечи, с ручными гранатами на поясе, кто-то, кривляясь, засунул голову в граммофон. Перед ними поставили рюкзак, полный денег коммунистов из сейфа мэрии, тех денег, которые еще накануне Зеленый капитан раздавал служащим мэрии пачками, понимая, что его все равно обвинят в краже со взломом. “Берите, не стесняйтесь, – говорил он, – это рубли, конфискованные у Советского Союза, они должны вернуться к гражданам”.
1
“Стань свободным, эстонское море, стань свободной, эстонская земля”