- Вы лжёте, Егор, - безмятежный взгляд в окно для правдоподобности, - Дмитрич.
- Ладно, хватит на сегодня полемики. Потом умничать будешь. Работы много, чуши – предостаточно. Начитаешься ещё, - он начал разбирать завалы листочков, вспоминая значение каждой стопки.
За четверть часа бумажной волокиты я обменялась всё-таки ещё парой любезностей с этим практикантом, и теперь спокойно сидела за первой партой со стопкой работ 11-а, классом Болонки и строгим указанием не поощрять бред. Для примера мне была дана (да ладно?) собственная работа, которую он кое-где подчеркнул, но всё-таки поставил «пять». Это было серьёзной заявкой на уважение, хотя сейчас меня больше занимало то, что я читала.
Вопросы, как и показались мне раньше, были несложными. Всё вертелось вокруг 1937-1939 годов то в СССР, то в Третьем Рейхе, то в Европе в целом. Ни тебе Японии, ни США, ни Африки – легче лёгкого. По-моему, ответы на вопросы можно было получить ещё в документальных фильмах с Николаем Сванидзе. И вот теперь я читала такой бред, местами откровеннейший каламбур и абсурд. Какие-то очень забавные отрывки цитировала вслух, когда сдерживать смех было невозможно в себе, да и скрывать за улыбкой рвущийся наружу хохот. Но что самое-самое, так это когда я пыталась прочитать весь апофеоз тупости вслух, то смешно становилось уже от того, что я даже прочитать это не могу вслух.
- Нет, ну, вы только послушайте, - вытирая проступившие слёзы у глаз, говорила: «Гитлер ненавидел СССР, потому что не мог догнать их уровень развития». Даун-Гитлер сначала бегал за Советской Любашей и не мог никак догнать, а главное, как догнал, два года любил её, очень сильно, крепко и глубоко любил. До самого Сталинграда.
Аудитория залилась моим смехом, когда я представила себе эту картинку – вместо молодых людей с серпом и молотом няшку-Гитлера и советскую, добротную такую, Любашу. Пышногрудая красавица с сильными руками, резвым голосом и светлыми длинными волосами, заплетёнными в толстую косу. Практикант отвлёкся от чтения и с улыбкой смотрел на меня. Хотя я не ожидала от него чего-то вроде смеха, но выглядел он вполне довольным. Неужто на человека похож?
После писанины 11-а, я взяла 11-б, и мой приступ удвоился, когда я уже почти представляла совокупление Гитлера и Советской Любаши, реакцию мужичка с усиками на советские панталоны и большой лифон, эдак, на половину женского торса. Теперь, сидя здесь, в прекрасном настроении, с поднятой самооценкой, я задумалась: может, не так уж и плохо, что я не пошла к Ларе. Сейчас наверняка мне было бы не так весело и интересно. Мой энтузиазм на классном часу и радость сейчас – два несравнимых друг с другом чувства. Они настолько разные, далёкие друг от друга.
За окном темнело: уже солнце скрылось за крышами пятиэтажек. Осталось всего несколько работ, а настроение не падало, всё так же оставалось на уровне. Где-то в глубине души закрался червячок, что такого времяпрепровождения у меня никогда не было и не будет уже. Даже взгрустнулось немного. Практикант тем временем собирал все листочки в кучу, сортировал их и раскладывал по оценкам. Меня он пока не трогал, что-то подсчитывал, шелестел, но, когда зазвонил его телефон, я дёрнулась. Обычный рингтон айфона, который нынче популярен. Небедный мальчик? Хотя по его одежде это и так понятно.
- Тебе много ещё? – после короткого разговора спросил историк. – Давай закругляться тогда.
Последние три работы дались мне с трудом. Слишком насыщенно и заумно, что мой мозг немного вскипел. Замечая мою усталость, мужчина (?) подкалывает меня, советует перезагрузить мозг, только не уснуть, а я понемногу чувствую прилив сил благодаря ему.
- Уже почти шесть, - мои глаза округляются, когда на телефоне я вижу время, а вместе с ним оповещение о пропущенных звонках от матери и сестры.
- Надо было меньше смеяться над чужими ошибками, Скавронская. Будь добрее, - он улыбнулся, а я прям вся напряглась от этого его садистского жеста.
- Чтобы такие, как вы, мною пользовались? Нетушки, лучше я по-прежнему буду вам не доверять, - надевая пиджак, говорила я.
- И то верно. Здоровое недоверие…
- …хорошая основа для совместной работы, - мы закончили вместе эту фразу, которую он однажды сказал, в одном уютном мужском туалете, а я моментально запомнила.
- А с тобой можно иметь дело, Скавронская, - поощряете? Мне уже страшно. Чем добрее вы, тем больше гадостей жди в ответ. Подозрительно это. – Чего хочешь в благодарность за помощь новенькому практиканту?
Он подмигнул мне? Не то, чтобы мне это не нравилось или ему не шло, просто хорошее отношение, да ещё и от такого, как он, меня настораживало.
- Что-то съестное? Купить тебе шоколадку или мороженое? – а, издевается. Всё, теперь всё встало на свои места.
- Вы бы лучше мне ту двойку исправили, Егор Дмитрич, за поведение, - дерзко начала я, откровенным взглядом пристыжая его, хотя бесполезно. – Я же была хорошей девочкой последние четыре часа?
Он стоит всего в паре шагов. Смотрит на меня в упор. Чувствую, как кровь приливает к голове, но благо, я обычно не краснею. Секунда, другая. И я понимаю, что сказала.
- Да, Скавронская, мне даже сказать нечего, - он пожал плечами с улыбкой, этой противной садистской, хитрой улыбкой.
- И почему я вам, когда вы вот так улыбаетесь, не верю ещё сильнее, а, Егор, - закусила щеку, чтобы не рассмеяться и сдержать серьёзную паузу, - Дмитрич?
- Знаешь что, Скавронская? Если ты внезапно начнёшь называть меня по имени, я даже не замечу, что моё отчество застряло в недрах твоего горла.
Он выглядел уставшим, чтобы улыбаться своей привычной извращённой улыбочкой, и, когда мы вышли из лицея, я поняла, что так сильно заставляло Ксеню встречаться с практикантом на улице – создавалось впечатление, что вы просто прохожие, а не учитель и ученица. Исчезали рамки, и вседозволенность появлялась сначала в фантазии, а потом – в реальности.
- Кстати, ты определилась, на какой семинар завтра идёшь? Я так и не услышал, кем ты хочешь стать.
- Не я в этом виновата, - закуси язык, а то сейчас опять спор начнётся. – Не определилась ещё, что мне нужно подтянуть или изучить углублённо.
- Приходи завтра на историю ко мне, - что-что? – Завтра, так уж и быть, выделю тебе время на разговор по предмету.
- Спасибо, конечно, но ничего обещать не буду. Если Кравец сегодня передумала идти к вам на семинар, то я приду, - формулировка и смысл дошли до практиканта не сразу, и он с любопытством смотрел на меня, без лишних вопросов ожидая объяснений. – Не хочу, чтобы вы поссорили меня с подругой.
Что было дальше, я не особо помнила. Он провёл меня до остановки метро, а сам пошёл на встречу с тем человеком, который звонил ему на мобильный. Пожалуй, единственное, что я запомнила хорошо – терпкий взгляд, словно он, как следует, обмозговывает сказанные мною слова. Последняя реплика его удивила, но, думаю, что такие, как он, знают прекрасно, кому нравятся. Кравец, правда, будто открытая книга. Несмотря на то, что мы с ней близкие подруги, и я по идее могу не заметить её влюблённости, но он-то не мог не заметить того фурора, который произвёл среди учениц. К тому же, в лицее у нас только старшеклассники, люди уже с маломальским сознанием. А теперь у меня появился панический страх, что если я влюблюсь в кого-то, то это станет всем очевидно. То ощущение, когда кто-то может прочитать мои мысли, мне не понравилось.
Подходя уже к нашему дому, я увидела возле подъезда разговаривающую с кем-то маму. Женщина, приятной наружности, с девочкой, которую держала за руку, чтобы та не набедокурила чего-нибудь. Уже подходя ближе, я услышала обрывок фразы, и поняла, что это та самая семья, из-за которой мама была в потерянном состоянии. «Вы можете не употреблять этих слов при моей дочери?».
- А что в этом такого? – доброта и недальновидность моей мамы меня иногда поражала.
- Вы понимаете, что в нашей семье не заведено общаться на такие темы, - деликатно поясняет женщина. – Мой муж очень злится, когда дочь спрашивает у него о том, кто такой Бог.
- Вы не удовлетворяете любопытство ребёнка, и тем самым тормозите его уровень развития, - не смея больше стоять за её спиной, сказала я. Спокойно, веско и добротно. – Вот моё любопытство утолялось постоянно, благодаря чему я поглощаю книги, интересуюсь всеми науками и отлично учусь, не прилагая особо никаких усилий.