- О чём ты только думала? – и вот этот учительский тон, отчитывающий меня, словно первоклашку. С рывком отпускает мою руку: он раздражён моей безрассудностью. Можно подумать, сам только что не получал по ушам или по шее. Тоже мне, воспитатель нашёлся.
- На вас могли высыпать гору снега, - к нему подключается Ярослав с не менее ласковым тоном. – Простуды не избежали бы обе.
- Мы не видели, - не заступайся за нас обеих, Абрамова. Не пытайся понравиться Ярославу. И не строй ему глазки. Ты оправдываешься только из-за симпатии к нему. Дура, не сейчас. Они хотят нас пристыдить. А лично я не чувствую стыда. Тогда с чего бы мне…
- У тебя на лице ни грамма вины, - Егор с пренебрежением посмотрел на меня. Единственный взгляд, который он может себе позволить – такой. Без любых приятных чувств. Без мыслей. Только осуждение и садизм.
- Потому что я не чувствую вины, - ни за что, ни за один выстрел, ни за один поступок, ни за одну мысль. Но посметь ответить на его взгляд не могу. Он слишком тяжёлый. Я не выдержу. Могу сказать что-то лишнее при Оле. Или, чего хуже, сделать. Не стоит мой срыв такого фурора для сплетен.
- Ты хоть иногда соображалку включаешь? – его властный голос прорезает мои барабанные перепонки насквозь и вытекает кровью из ушей, словно инородное вещество. Организм отторгает его. От и до.
- Это не должно вас касаться, Егор Дмитрич, - я встаю на ноги и смотрю на противников. Кое-кто напрягся. Тот, к кому мы ближе всего: к правому флангу.
Сейчас игра превратилась в стабильную перестрелку. Видимо, устали ребятки лепить подряд в таком бешеном темпе снежки. Избавились от нас и сдулись. Слабаки.
Но тактика хороша.
У нас не хватит рабочей силы на такую. И она не сработает дважды. Нужно что-то ещё. Что-то очень цепкое, хваткое и невероятно действенное. Только что?
Они нападали на нас с Олей, потому что мы были впереди всех? Или потому что мы самые сильные? Или потому что хотели отомстить за меткие попадания? Или из-за меня? От правильного ответа зависит то, какую именно тактику они выбрали. Просто запугивание или подобие блицкрига.
Кстати, а кто у них главный? Тот, кто кричал стрелять в нас? Или Костя? Или те придурки, которые хотели нас с Абрамовой в снеге утопить? Нужно наблюдать, пока наши способны держать оборону. Не знаю, сколько это протянется, но проигрывать не собираюсь никому. Я не я, если проиграю.
- Что скажешь, Оль? – делая вид, словно не замечаю двоих мужчин, с осуждением бросающих на меня немые взгляды, посмотрела в сторону противников. – Есть идеи, как свергнуть этих упырей?
- Кроме диверсии, - она с намёком усмехнулась, - нет.
- Дважды не сработает против Кравец, - я усмехнулась в ответ. – Они с Леоновым до сих пор не могут мне простить этого разгрома.
- Это было дерзко, - Олька стрельнула глазами на Егора. – Правда, Егор Дмитрич.
- Ты в деле, - это был не вопрос. Это утверждение. Ты с нами, Ярослав, и не смотри на меня так лениво. Тебе действительно не пятьдесят четыре. – Ты уже вмешался в игру. Тебя так просто не отпустят. Наше с Олей спасение, считай, билет в один конец.
- Да, спасибо, - она улыбнулась. Очаровательно. Положила глаз на него, действительно. – Вы ведь Ярослав?
Моя внутренняя Катерина едко ухмыльнулась. Абрамова, как всегда. И куда теперь делась её хвалёная компания, с которой она справляла Новый год? Ночь в разгаре. Я на адреналине. Хочется пить, правда. И руки остыли совсем. Мне бы тёплые варежки. Или руки Егора – он ведь тёплый наверняка.
- Да, - он сдержанно улыбнулся и перевёл на меня взгляд. – Поживём – увидим.
Он сомневался из-за практикантишки. Помню, между ними какие-то странные натянутые отношения. То ли потому, что Ярослав – брат Ани, которая терпеть не могла Егора. То ли потому, что Ярослав терпеть не мог Егора из-за его отношения к женщинам. Не знаю.
- И что придумала маленькая почемучка? – Егор, молчавший до этих пор, наблюдавший за игрой, бросил на меня быстрый взгляд и снова впился глазами в центр вражеского лагеря.
- Это я должна спросить, - выпрямилась и расправила плечи, с достоинством глядя в его глаза, - вы ведь не просто так смотрите за игрой. Наверняка у вас есть уже тактика. Например, блицкриг. И вам наверняка известен центр противника, куда стоит ударить.
- Похоже, ты всё-таки изредка вспоминаешь, что голова всё-таки на плечах, а не в заднице, - он ухмыльнулся садистски и с особым подобострастием скользнул по моему лицу.
- Обойдёмся без ваших ремарок, - я вымучено улыбнулась, насильно искривляя лицо в противном выражении. – По существу.
- По существу, Скавронская, - он стал серьёзнее и нахмурился, - надо поговорить отдельно.
Я даже не успела задать вопроса, кому это надо, ему или мне. И если мне, то не надо ничего. Я прекрасно обхожусь и без таких разговоров. Последний закончился очень провокационно. Лишь бы этот придурок не вздумал его продолжить. Тут рядом Абрамова и ещё с десяток любопытных знакомых глаз.
- Идём, - Ярослав взял Олю под локоть и увёл, пока бы её любопытный нос не перестал слышать даже обрывки фраз нашего диалога.
Если только не будем говорить на повышенных тонах.
А это, как получится, дорогая.
- О чём поговорить надо? И кому это надо? – теперь я могла говорить фамильярно и без оглядки.
- Следи за языком, Скавронская. Пусть я не твой практикант, но я всё же старше, - он укоризненно смерил её взглядом, даже будучи ниже по росту из-за того, что сидел на снегу.
- Пять лет – не особо решают проблему обращений, - съязвила и скривила лицо, спрятав взгляд в руках. Начала лепить снежки. Не смотри в глаза этому человеку: обратит в камень тебя.
- В чём дело, Скавронская? – его рука дёрнулась, словно он хотел коснуться моего запястья. Ждёт. Смотрит. Не сводит глаз. Я чувствую твой взгляд каждой клеточкой своего тела. Мне становится душно и жарко. Ты разжигаешь меня. Горячительный напиток. Собственный. От тебя у меня густеет кровь, Егор.
- В тебе, - слова сорвались с губ. Я даже не контролировала их. Не хотела. Не могла. И не стала бы, даже если понимала, что делать этого не стоит. Разговор состоится неприятный. Ты могла бы избежать, но теперь поздно.
Он должен когда-то состояться. Чем сейчас – не лучший момент?
Идеального времени всё равно никогда не будет.
- Я тебя предупреждал…
- Только давай без этих твоих «предупреждал», - он заходился гневом, и я тоже. – Ты взрослый человек. Сам не должен был допустить, если не хотел ничего такого.
- С каких пор ты наезжаешь? – удивлён? О, не в последний раз. – Когда я тебя целую, ты не особо-то и сопротивляешься.
Подколоть хотел. Сам ведь завёл разговор в это русло своим «я тебя предупреждал». Я тебя тоже предупреждала. И Аня предупреждала. И Лена, думаю. Только вот ты, похоже, совершенно не умеешь слушать и прислушиваться.
- Когда я тебя целую, ты тоже нос не воротишь, - острые слова пронзили даже собственный спокойный нрав. Чёрт, спокойно. Не думай об этом. Не думай о том, что было между вами на лестнице. У ворот лицея. Возле чёрного входа. Во время той битвы снежками. В классе. В лифте.
Чёртов практикант!
- Угомони талант, Скавронская, - он понижает голос до грубого рыка.
Задела его. Молодец, Катя. Возьми с полки пирожок.
- Ты накосячил, Егор, - это правда. Ты позволил мне войти в свою жизнь. И теперь доказываешь это каждым поцелуем, каждым касанием, каждым взглядом. Не испытывай ты ничего, меня бы не рвало так от жара, меня бы не наполняло это твоё безразличие, меня бы не скручивало от невероятно пышущего страстью льда. Ты ведь холоден. Ты ведь всегда таким был, сколько я тебя знаю.
- Это ты накосячила, - мстит теперь. – Не я только что подругу предал.
О чём…
Егор смотрел, казалось, внутрь меня самой. В самую душу. Своим проникновенным хитрым и осуждающим взглядом. Леденит меня. Оковывает. Закручивает в мрак. В воронку безостановочных сомнений. В тянущую боль внизу живота. В это всё – он повергает меня.