- Вот когда ты так говоришь, - я со всей внимательностью сдирала кожицу с уже почищенного от скорлупы яйца, - то во мне полно сомнений. Говори уже, что за тайну ты скрываешь.
- Ох, Катерина, - он трагично тряхнул головой, - обратного пути ведь не будет.
- Это у меня с Егором обратного пути не будет, - иронизировать о таком – да, видать, я действительно глупая и смелая, раз бежала тогда в тыл врага за Леоновым и находилась бесстрашно на передовой, - а с тобой ещё не всё потеряно.
Он ни секунды не сомневался. Видимо, давно обдумал уже всё и только нуждался в моём ответе, чтобы я сама несла ответственность потом за свои слова.
- Помнишь, я говорил тебе о своих прошлых отношениях, - низ живота противно сводило резями. Чёрт, ты же подозревала, что речь пойдёт о чём-то таком, Кать. А теперь не хочешь это слушать?
Не «не хочу», а «неловко».
- Да, ты оказался не готов, - я кинула быстрый взгляд на него и тут же уставилась в кастрюлю с неочищенными варёными продуктами. – Помню.
- Помнишь, что это за отношения? – аккуратно, словно сапёр, Ярослав прощупывал мою память, почву нашей беседы, насколько я помню детали.
- Отношения, в которых ты растворяешься в человеке, но не теряешь при этом себя, - я не помнила многих вещей, но эти слова не смогла забыть. Во-первых, это касалось личной жизни Ярослава, которого я тогда не знала ещё. Во-вторых, это касалось моей личной жизни, которую я не могла нормально построить. Да и сейчас, судя по последним событиям, не могу.
- Ты осознаёшь, что это за материи? – он высыпал капусту с доски в глубокую алюминиевую миску и немигающим взглядом уставился на меня. Его руки, грязные и мокрые от капустного сока и специй, замерли вместе с ним.
- Объясни, чтобы я поняла тебя точно, - нет смысла лгать или казаться умнее. Он и так видит меня насквозь. Он и так знает, что я за человек. Он и так понимает, что, как и он сам, стремлюсь и не могу достичь таких отношений.
- Отношения между двумя абсолютно разными людьми возможны, если их объединяет какой-то интерес. Без общности ничего нет, ничего не бывает, - он взялся за лук. – Равно как и не бывает отношений без компромиссов.
- Ты о них говорил тогда, – не хочу смотреть на него, иначе вспоминаю слишком много деталей того разговора, - когда сказал, что я не могу идти за человеком?
- Не только, - он бросил луковицу в миску с холодной водой, - но этого тебе не хватает гораздо больше, чем всего остального.
- Мы ведь не меня обсуждаем, верно? – проницательный взгляд на него, и ответная улыбка.
- У неё был такой же взгляд, когда я что-то делал не так, - Ярослав отложил нож и упёрся ладонями в столешницу. – Она умела пристыдить меня, абсолютно не поднимая голоса. Я даже не помню, когда она кричала вообще.
- Ух ты, - представить, чтобы не кричать вообще никогда, было трудно.
- И я не повышал на неё голоса никогда, - он снова улыбался, ударившись в собственные воспоминания. – Не было необходимости. Кроткая и мягкая, спокойная и заботливая. Она очень похожа на мою мать – та такая же, воспитывала меня в такой же атмосфере.
- Тебе повезло, если ты рос в спокойном семейном очаге, - вспомнила собственные шумные деньки, когда этот шум создавали гости или собственные братья и сестра. Ни минуты покоя.
- Да, мне повезло, - он повторил мои слова, явно не вникая в их продолжение. Да и не требовалось: мы ведь о нём говорили, а не обо мне. – Я жалею, что тогда не решился…
И теперь мне стало не по себе. Казалось, будто кровь приливает к голове. Ко рту. К носу. Отовсюду. Стало дурно. От таких откровений, которые на меня сейчас сыплются, я могла задуматься только о собственных решениях, которые приняла недавно. И, возможно, пожалеть о них. Как жалел Ярослав.
- Мы могли бы сыграть свадьбу и жить вместе как новая ячейка общества, - он утих, с силой сжимая края столешницы пальцами. – Я побоялся, решил, что не всё у нас гладко, и отпустил её. Я не боролся за неё.
Ярослав давно не смотрел мне в глаза. Он вообще не замечал меня. Словно исповедовался самому себе или какому-то невидимому пастору. А меня душили эти знания. Меня умерщвлял подобный Ярослав, которого я видела.
Лучше бы он был спрятан и дальше.
Нет, не лучше. Хорошо, что ты увидела его, Кать. Это хорошо. И дело не в том, что теперь его уязвимое место достижимо для тебя. Он доверил тебе свою ахиллесову пяту. Он доверил тебе самого себя. Он доверил тебе самую слабую свою сторону. Он доверил тебе то, что ты всегда будешь видеть в нём. Он вложил в твою голову право на жалость, которой никогда не потерпит. Но предупреждал ведь, что обратного пути нет? Предупреждал. Теперь точно: обратного пути нет.
Плечи опущены. Спина сгорблена. Да, Ярослав этот и Ярослав-психотерапевт – будто два абсолютно разных человека. Близнецы внешне, но такие непохожие внутри. Возможно, я не догадывалась об этой личине болезненно утомлённого человека, который с каждым днём сшивает вручную собственную зияющую рану из сомнений и страхов. Но просто смотреть на это невыносимо.
Я подошла. Слишком близко как для своего врача. Слишком далеко как для друга. И одним жестом нарушила окончательную границу между нами. Всего одним.
Я держала его за руку своими выпачканными в варёном картофеле пальцами. Голова уткнулась в плечо, пряча глаза. Я тоже не могу смотреть на тебя. В голове до сих пор рыщет червяк сомнений ту, самую скрываемую от него, тайну. И облегчать ему поиски не намерена. Пусть трудится.
Ярослав не решался обнимать меня за плечи. Он просто сжимал мою руку своими пальцами и старался передать через силу клочок боли, которая донимала его последнее время. И я ведь не знаю, как давно это с ним. Возможно, пару месяцев. Возможно, полгода. Возможно, год.
А что, если больше года? Несколько лет?
Тогда ему жилось очень несладко эти несколько лет.
В дом вошли близнецы и своими разговорами нарушили интимность нашего разговора. Мы вернулись к своим делам прежде, чем они показались на кухне. Запах стоял невероятный. Отец лично учил братьев готовить мясо на открытом огне, будь то шашлык, рёбра или обычная курятина. И, судя по запаху, ученики из них и в этом ремесле отменные. Ну, ещё бы – Скавронские же.
К тому времени, как запах мяса заполнил весь дом, оба этажа, салаты уже заправлялись то лимонным соком, то оливковым маслом, то сметаной. Майонез решили не делать – им и так каждый новогодний стол богат. Мы, думаю, обойдёмся без этого ингредиента. Пашка развалился на целом диване, никак не давая Петрушке умоститься рядом хоть на краешке. Зато под моим укоризненным взглядом ноги свои убрал и позволил мне сесть. «Я же Екатерина Скавронская». Петька с Ярославом расположились в двух креслах по обе стороны от дивана и положили ноги на пуфы. Все сегодня знатно потрудились и требовали еды. Особенно желудки.
Ужин вышёл невероятно сочным и полноценным. Мясо, овощи, соусы – всё натуральное и сделанное своими руками. Ну, почти. За этим сакральным торжеством я позабыла об одной маленькой детали. И собиралась исправить собственную оплошность.
Петька поднялся в комнату раньше всех. Я пошла следом, но абсолютно не спать. Меня весь день мучила мысль, что что-то с ним не так. Что-то идёт не по плану.
- Сейчас ты не отвертишься, - с таким провокационным заявлением я вошла в комнату, и Петька тут же посмотрел на меня. Он понял, о чём я. Выкрутиться не удастся.
- Кать, давай не сегодня, - не сработает. – Я очень устал.
- Все устали, - несломленная правда Екатерины Скавронской, - а не только ты один. А я ещё и сомнениями на пару с совестью угрызаюсь из-за того, что мой брат стал походить на ленивца.
- Я не ленивец, - даже отрицание из его уст звучит как-то обречённо. – Не хочу говорить об этом.
- И не надо говорить об этом, - зато во мне бунтарского духа – хоть отбавляй, - просто расскажи как на духу.
Что уломало его больше, мои слова или мой напор, не знаю. Но Петька открыл рот, и я второй раз за день пожалела, что вмешиваюсь в чьи-то дела. Пусть это и не безразличные мне люди.