- Отец хочет, чтобы я учил немецкий, - правда, я не сразу поняла, в чём загвоздка. – Он хочет отправить меня в Германию осенью.
- Тебя? – минута эйфории и гордости сменилась каким-то лёгким чувством того самого беспокойства и ощущения «что-то тут не так».
- Да, только меня, - он выделил это слово, и кусочки паззла сложились воедино. – Пашка не знает. Он не простит этого ни мне, ни отцу.
- Не знаю, - я пожала плечами. Ожидать чего-то такого от отца не могла. И подумать не могла, не то что ожидать?! – Это ведь Пашка. Я не помню, когда он в последний раз был чем-то раздавлен.
- В восьмом классе, - без запинки выпалил Петрушка, перебирая собственные пальцы, чтобы как-то отвлечься, - когда ты пришла в наш кабинет и не понравилась Карине. Он ведь тогда влюблён в неё был.
- А что, – я помнила этот эпизод, - ответить сразу и не нарываться на грубость с моей стороны она не могла? Я ведь всего лишь вас искала.
- Это мы знаем, что ты наша сестра, - Петрушка скромно поднял на меня глаза, - но не все далеко. Она решила, что ты влюблённая в Пашку младшеклассница…
- …и когда я её обозвала питекантропом, она обиделась на него? – схватила с языка.
- Именно. Ей ведь тоже Пашка нравился, так что она де-факто защищала своё, - он хмыкнул иронично и снова принялся перебирать пальцы.
- Я, между прочим, тоже своё защищала, - слишком язвительно, но Петька понял, что так просто их не брошу. Ни его, ни Пашку. – Вы мои братья, вы меня всегда защищали, брали с собой гулять и головой отвечали за мои проказы. Это всё в пустоту не ушло. Я всё помню.
- Ты слишком хорошая, Кать, - он вздохнул и позволил себе прилечь на кровати, вытягивая ноги, - даже представить не могу, как тебя угораздило влюбиться в того ублюдка.
Я поняла, о ком речь. И даже не стала уточнять. Это просто означало, что разговор окончен.
- Собери Пашку и отца и расскажи им всё, что думаешь. Это лучший выход из ситуации, - я стиснула зубы. – Иногда честность – не только правильное, но и наименее болезненное решение.
Играть в хорошую сестру не трудно. Трудно справиться с мыслью, что ты хорошая только для семьи. Для остальных ты – тварь редкостная. Подруга из меня хреновая. Хорошая подруга бы не позволяла парню другой подруги себя целовать. И, тем более, скрывать его чувства от неё. Хорошая подруга не утаивала, что была в несоизмеримой близости с преподавателем, от которого тащатся все. И не один раз позволяла этой близости случиться, как и сама была её инициатором. Хорошая подруга не сбегает без предупреждения, а потом не отвечает на звонки.
Видимо, хорошей я могу быть только для братьев.
Следующие несколько дней прошли в уборке остального дома. Мы уставали не так сильно, как в первый день, зато гуляли много на свежем воздухе. Рядом хвойный лес – там сейчас безумно красиво. Снежные шали, горки, нет никаких тропинок. Девственный в своём снежном обличье перед тобой лес дышал невероятными воспоминаниями зимних будней, которые мы проводили здесь с братьями и дедом на каникулах. Мы видели разную животину. И белок, и лисов, и зайцев. Птица, в основном, весной да летом. Но зимой здесь слишком уютно, чтобы заниматься ещё и охотой. Большинство часов на улице каждый из нас выходил полежать на этом снегу, делая ангелов или просто дурачась. Это тот самый непритязательный отдых, когда живёшь душой.
И моя душа здесь восстанавливалась.
Домой мы приехали быстрее, чем уезжали. Сначала Ярослав завёз нас, а затем отправился к себе. По договорённости мы с ним должны были встретиться в полдень следующего дня, но с утра пришло сообщение о том, что планы изменились и встретиться мы не сможем. Я могла только гадать, что с ним случилось. На звонок Ярослав не ответил. Ни сразу после сообщения. Ни через час. Ни вечером. К самой полуночи я получила короткое сообщение: «Всё в порядке» и смайлик с улыбкой. От сердца отлегло, но не все волнения ушли. И, как оказалось позже, было из-за чего.
========== Глава 18. ==========
В моей душе творилось что-то невероятное. Уму непостижимое. Я была и сломлена, и цела одновременно. Мне хотелось и кричать, и молчать. Бежать и стоять на месте. Прыгать вверх и падать вниз. Я ждала какого-то срыва, какого-то ущелья во тьме низин, но их не было. Я была жива. Слишком жива, чтобы забыть о той гнетущей тоске, сковывающей мою сердечную сумку. Меня беспокоило, что кроме новогодней ночи ни разу из глаз не лились слёзы. Предел: печальное лицо. Маска расстройства – не более. Что-то подсказывало, что я жива, но мозг отчаянно сопротивлялся и наводил смуты. «Ты ещё настрадаешься». Но верилось с трудом. Хотя я действительно слишком жива для той, кто любит.
Имея расположение Егора, получая его ухмылки, завладевая его мыслями и губами, я совершенно не задумывалась, что испытываю к нему. Возможно, всё дело в том, что в своё время пресекла влюблённость и дала возможность развиться более глубоким чувствам. Тогда меня должно терзать чувство привязанности. Почему же оно меня не терзает?
Каждый день на этих каникулах я что-то делала. Будь то связанное с родственниками или с учёбой. Я осознанно игнорировала происшествие в новогоднюю ночь, потому что, как ни гляди, пришлось бы говорить с друзьями. Их у меня и так немного, но после этого разговора станет ещё меньше. Несмотря на то, что собиралась поквитаться с каждым за причинённую мне боль, но решиться теперь на это труднее. Потеря Егора слишком уж задела меня, и для новых потерь нужны силы, на восстановление которых я сейчас и трачу время.
Но так ведь можно до конца жизни восстанавливаться!
Я не собираюсь рано умирать. И спешить не собираюсь. Поговорю с ними, когда поговорю. И этот момент сейчас не настал.
Я не отвечала на звонки. Правда, их с каждым днём становилось всё меньше. Люди всё-таки начинают понимать, что ты их игнорируешь намеренно, когда не перезваниваешь в ответ спустя несколько дней даже. Меня должно было беспокоить положение, в котором могу оказаться из-за своих «профилактических» работ, однако и жертвовать собственным, и без того пошатнувшимся, состоянием не хочу. Я важнее. Я это всё, что есть у меня. По крайней мере, себя саму я не предам.
Пётр (теперь я называла его исключительно полным именем) любезно составлял мне компанию в комнате. Мы закрывали дверь в мою комнату, надевали наушники и читали. Он - что-то вне учебной программы, но связанное с юриспруденцией, а я – подаренного Бредемайера. Книга сложная и, чтобы освоить, нужно перечитывать каждый день то, что читала вчера. Поэтому я едва ли сдвинулась с мёртвой точки. Пашка, который не сразу уловил нашу с Петром тенденцию читать вместе, немного ревновал. Совсем капельку. Вместо меня ему приходилось общаться с Варей, которая теперь не совсем походила на любимицу мамы, но не похоже, чтобы им с Пашкой было так уж не комфортно. Даже мелькавшая среди них Оля разбавляла беседу.
- Ты поговорил с отцом? – меня тревожил этот вопрос, и усвоить последнюю мысль из книги я уже не могла.
- Нет, - как и думала, он не слушает музыку, а просто надел наушники для вида. Ему шум не мешает – привык уже болтовню Пашки терпеть. – Как только хочу, ни единой мысли в голове. Вообще.
- М-да, тут уж ни о каком изучении немецкого не может идти и речи, - подытожила я, снимая наушники и запрокидывая голову вверх.
- Если я куда-то и поеду за границу, то только с Пашей, - решительная интонация, а у меня аж мурашки по коже побежали. Не разглядывала я раньше в Петре мужчины, мужского веского «я сказал». До этого момента.
- Давай поговорим с отцом вместе. Попробуем убедить его, чтобы отправил вас двоих. Вы же близнецы!
- Не всё так просто, - он вздохнул и тоже снял наушники, - наша специальность - право нашей страны, а в Германии – другой устав.
- Это я знаю.
- Отец хотел перенаправить меня на международное право, попробовать перевести, - положил книгу сбоку от себя, - но какими усилиями, не знаю.
- А зачем Пашку оставлять на этом праве? Чтобы вы в будущем смогли помогать друг другу? – как-то странно всё это.
- Отец видит жизнь несколько иначе, Кать. Он прожил больше нашего, поэтому с высоты его опыта…