Я блуждала по окрестностям, в жилом массиве, всматриваясь в окна, где мигали ёлочные огни, вслушиваясь в шум телевизора и людские голоса, льнувшие через приоткрытые форточки, наслаждаясь каждым мигом, каждым видом, каждым звуком, которым пьянила меня эта свобода. Не каждый может сказать, что он доволен тем, что родился тогда, когда родился. Кому-то просто выгодно справлять дни рождения летом, когда нет достающих одноклассников. Или осенью, когда подарки дарят ещё и в школе. Или весной, когда все вокруг такие добрые и немного возбуждённые. Я горжусь тем, что родилась зимой. Ни один человек в моей жизни не мог мне сказать, почему он гордится таким. Ни один не задумывался над этим.
Во мне слишком много противоречий, слишком много спеси, чтобы не любить такую свободную и царственную зиму.
Она ведь властная, алчная и корыстная. Она наводит порядок так, где разбаловало лето и чему потакает осень. Зима управляет и смешивает карты, а затем раскладывает их по порядку, словно и не было у неё никакого умысла что-то скрыть. А скрывать она может многое. Легче лёгкого замутить людям глаза своей белизной, быть чистой и сияющей, а при этом провернуть какое-то опасненькое дельце. О, уверена, зима – та ещё проказница.
Мысли улетучивались всё дальше и дальше, материализуя и очеловечивая образ поры года. Я искала всё больше и больше сходства между нами. Как ни странно, находила и гордилась этим. Мне льстило надевать на себя корону и примерять облик Снежной Королевы. Признаюсь, в сказке Андерсена она, негативный персонаж, не вызывает сочувствия или сострадания, но как ярко выглядит этот образ! Однажды в садике я была Снежной Королевой. Вместо снежинки, лисички, какой-то белочки или примитивной снегурочки я была Королевой. Возможно, именно с тех пор началось развитие моего высокомерия.
- Катя?
Я не заметила её. Кравец шла мне навстречу и тоже, очевидно, была погружена в свои мысли. Видеть её сейчас совершенно не хотелось, но не бежать же прочь прямо посреди дороги!
- О, привет, - изобрази удивление. Да-да, вот так. И скажи что-то разряжающее обстановку: – Сегодня погода такая классная. Тоже не сиделось дома?
Она кивнула и быстрее засеменила ко мне. Дорожка, по которой я шла, была непротоптанной – пришлось оставлять глубокие следы, чтобы пройти. Зато Ксеня шла ещё по расчищенному тротуару, но тоже собиралась свернуть с него на эту тропу. Мы раньше частенько с ней гуляли вокруг домов неподалёку от наших собственных, а по этой плиточной дорожке ходили чаще всего. Она пролегала между двух девятиэтажек, вдоль качелей и горок детской игровой площадки.
- Как каникулы? Ты не брала трубку, - она шла впереди, опуская ноги в высоких сапогах на плоской подошве в мои собственные оставленные следы. Иногда теряла равновесие и осыпала снег вокруг отверстий.
- Мы уезжали из города, - это правда, - поэтому я телефон оставила дома, - а это враньё. – Не хотела, чтобы кто-то мешал.
- Мне казалось, я видела Варю недавно, - она наверняка морщит своё лицо от воспоминаний.
- Мы ездили с братьями только. Навели порядок в дедушкином доме, жарили мясо, отметили Новый год, так сказать. Да и по лесу побродили – там сейчас ужасно красиво, - воспоминания нахлынули на меня, и я снова растекалась в бесконечной любви к этому холоду, к этой свободе, к простору для мыслей, идей и эмоций.
Меня тогда обжигали слёзы. Когда я выбралась в одиночку рано утром и пошла в лес. Я лежала навзничь, сморщенным комком грязи, на этом чистом и прекрасном снегу. Меня душили собственные затихшие всхлипы. Первая ночь, проведённая тут в этом году, выдалась очень неспокойной. Я никак не могла заснуть. Мёрзла, словно меня бил озноб. А потом бросало в жар, словно в моей комнате раскалённая печь. Идеально стало только утром, когда начало светать. Это был единственный раз, когда меня трусило и разрывало. После ночи на первое число, когда мы пришли домой, я слишком разбитой чувствовала себя. Эмоции, словно гной, выходили слишком медленно. У меня не хватало сил на экспрессию и взрыв, после которого бы полегчало. После уборки и ужина, после разговоров, голова разрывалась на куски. Ярослав со своей болью. Пётр с Германией. Мне так хотелось попасть в кабинет дедушки, ныне отцовский, но мы там ещё не убрали. Слишком пыльно и грязно. И плевать, что книги там, рукописи, какие-то дневники и карты принадлежат ещё деду. Меня прочили преемницей мужской линии Скавронских, справедливых, чертовски умных и невероятно сильных духом. Но какой тут дух, если я сейчас не могу даже собственные эмоции выразить.
Утром, когда стало бесполезно лежать в постели и пытаться уснуть, после двухчасовой дрёмы, я оделась и выбралась на улицу. Зима лечила. Зима восстанавливала. Зима просто охлаждала мои собственные разгоряченные мысли, как анестетик. Я брела по заблудшим под снегом тропинкам по памяти. Я столько раз тут бывала! Каждый поворот, каждый уступ, каждый камушек – я знала здесь всё. Без преувеличения. И зимой, когда эти знания спрятаны от глаз под толстым слоем снежинок – поверьте, я не настолько не дружу с памятью, чтобы не рискнуть.
Далеко заходить не стала. После первой гряды деревьев остановилась. Если меня хватятся, то не стоит давать им повода для мыслей, что я пошла с целью заблудиться. Во-первых, я не мазохистка. Во-вторых, я не настолько глупа, чтобы заставлять других людей переживать обо мне.
Сначала прислонилась к дереву. Затем присела, спиной опираясь на него. А после встала, сделала пару шагов вперёд и упала на спину на нетронутый ни людьми, ни природой снег. Затылок обдало холодком не сразу – только когда шапка сползла. И этот приятный леденящий мозг цокот мог урезонить абсолютно любой неадекватный позыв в голове. Даже мысли о суициде. Мне повезло, что их не было. Я даже не особо и жалела себя. Тогда и мыслей как таковых не существовало. Я просто лежала, смотрела в такое же белое небо, как сегодня, и не думала ни о чём. Не могу думать, когда вокруг снег. Мне слишком хорошо, чтобы думать о чём-то. Я не люблю делить радостные моменты с тем, что им не способствует. Я жадина. И эгоистка.
Тогда за мной пришёл Пётр. Он ступает неслышно обычно, но, увидев меня лежащей, стал подходить с шумом. Чтобы убедиться, жива ли я. Ведь когда ты лежишь в груде одежды на снегу, не так уж и понятно, дышишь ты или нет. Он присел под дерево, где некогда сидела я.
- Выглядишь не так уж и отвратно, - это были его первые слова тогда, и он совершенно не смотрел на меня – только на стволы деревьев в глубине леса.
- На этом снегу я просто не выгляжу такой бледной, - уголки губ приподнялись, и глаза засияли. Я действительно хотела улыбнуться этим ощущениям, этой погоде, этому месту. Здесь и сейчас.
- Не спится? – действительно, сейчас ведь около восьми. А если ты работал, как лошадь, вчера, то спать будешь хотеть очень сильно. Особенно Пётр – он ведь в последнее время хуже ленивца.
- Как и тебе. Слышал, как ты уходила, - он бросил лёгкий взгляд на меня и тут же отвёл глаза. – Прошёл почти час, а ты не возвращалась.
- Со мной ничего не случится, дурак, - я хохотнула и приподняла голову, чтобы уставить на него свой насмешливый взгляд. – Не всё так плохо, чтобы я хотела исчезнуть.
- Я видел твою игру, - я ожидала таких слов, поэтому спокойно опустила голову и продолжила смотреть в небо. – Кто он, тот парень, которого ты ударила?