Видите, я устала от этих грубых перепалок. От этих нервов. От криков. Выяснений. От переименования одних и тех же фактов разными софизмами. Ты не стоишь теперь моих усилий. Прими это и не сопротивляйся.
- Подавись своим Костей, сука, - но ты сопротивляешься. Выводишь меня на конфликт, на эмоции, на повышенный тон. Ты ещё не понимаешь, что всё кончено. И какое-то время не будешь понимать, почему остаток разговора между нами пройдёт на исключительно низких звуковых волнах.
- Интересное, - я перехожу на шёпот, едва отличимый от посвистывания ветра, - у тебя отношение к людям. Я думала, что, прогнав меня, ты хотя бы одну жилетку у себя оставишь. Видимо, нет.
Каждое слово, сказанное таким голосом, её раздражало. Потому что она не могла себе позволить так быстро успокоить свой нрав. Это трудно, когда тебя изнутри разрывают горгульи гнева и презрения. Ведь именно это я вызываю в Ксене сейчас? Что ж, не самый плохой эмоциональный улов. Однако я давно не энергетический вампир – меня уже не привлекают негативные эмоции, направленные в мою сторону.
- Проваливай, пока я тебя не удушила.
- Всего хорошего, Ксеня. Спокойной ночи, - она осталась на остановке, поражённая, признавшая, возможно, свой проигрыш, но теперь уже одна. И домой я тоже шла одна. Правда, особого ощущения победы, триумфа, у меня не было. Я потеряла подругу, потеряла все шансы, которые дала ей. Так тому и быть.
И хоть Рождество в самом разгаре, есть мне что-то не хочется даже мамины вкусности. Я позвонила Ярославу, как подошла к подъезду, узнала, что он трапезничает, но о разговоре с Кравец промолчала. Не сегодня и не сейчас – хватит с этого мужчины бабских нюней. Даже не так, девчачьих.
Утро следующего дня ничем не отличалось от всех остальных. Меня только мучило одно: у Кравец нет шанса вернуться. И как-то пусто стало с осознанием, что человеку, которому ты оставил место в своей жизни, оно больше не понадобится. Эта грусть захватывала меня волнами. Сколько ни пыталась, не думать о Ксене как о потерянной подруге не получилось. Я действительно к ней привыкла. И действительно была готова простить её косяки. Может, это милосердие. Может, жалость. Может, привычка. Я не знаю. Теперь я ничего не знаю. Что дальше делать? Чем заниматься? Подумать ведь, у меня столько всего есть – гораздо больше, чем у половины сверстников. Чего мне не хватает? Потеря одной подруги так сильно пошатнула мою веру в себя? Бред, правда?
Я слонялась по дому в поисках занятий для себя. Но ни игры с братьями, ни готовка, ни помощь в чём-то ещё меня не спасали. Как-то никак стало находиться тут. Привычка постоянно куда-то уезжать, где-то бывать, проводить время и делить это время с другими так быстро всосалась в мою кожу, что теперь не вывести никакими средствами.
Мне становилось дурно от всякого воспоминания о Кравец. А о ней напоминало очень многое: лицей, учёба, Пашка, с которым мы ходили в клуб, дом, который находится так близко к её дому. Видите, насколько здесь неподходящая атмосфера для каникул? Но куда я сбегу? К кому? Кто меня отпустит? Сейчас бы не помешала работа или какой-то лагерь. Я была бы не против съездить в горы и покататься там, посмотреть на природу, подышать воздухом. Это единственная панацея от моих удушливых мыслей. Что-что, а мысли – не Кравец, они не покинут меня, допустив ошибку. Они не допускают ошибок: ошибки здесь – моя прерогатива.
Без четверти двенадцать, когда мне казалось, будто время тянется слишком долго, зазвонил телефон.
- Кать, не занята? – его голос не такой бодрый, как всегда, но слышно, как он старается меня подбодрить.
- Нет, слушаю, - отвечаю не менее пассивно. – Что-то случилось?
Глупый вопрос, ведь ответ ты уже знаешь. Без деталей, правда, но знаешь. Ты просто хочешь услышать, что скажет Костя, его версию событий, как он преподнесёт всё тебе. И не дай Бог он соврёт.
- Думаю, ты уже в курсе, что Ксюша… - а он, как назло, начал правильно. Не к чему придраться. – В общем, я сказал ей.
Почему он такой идеальный? Лучше бы он соврал. Я бы смогла хоть его ненавидеть, а так - некого, кроме себя. Леонов, что с тобой не так? Почему ты такой правильный? Почему ты говоришь сейчас правду, а не лжёшь? Ты ведь с девушкой расстался. Да, из-за меня, но мне-то зачем это знать? Ты хочешь, чтобы я, как героя, отблагодарила тебя? Чушь собачья. Во-первых, ты понимаешь, что я этого не сделаю. Во-вторых, да и ты не особо самонадеян. Тогда в чём дело? Чего я не знаю на этот раз?
- Да, я знаю, - так и не решила, что делать с ним, как реагировать на него, поэтому кроме примитивной правды ничего не остаётся. – Мы премило поболтали о том, какая я сука.
- Ты в порядке? Она грозилась тебе глаза выцарапать, - неподдельное беспокойство, скрываемое за осторожностью. Ты не навязываешься мне, пытаешься изо всех сил. Надо сказать, у тебя это отлично получается. Я чувствую заботу друга, а не помешанного на мне влюблённого парня.
- Да, я в порядке, - поэтому реагировать иначе не могу. – Ты не видел нас на физкультуре в школе, Леонов, поэтому не знаешь, что физически я ловчее и сильнее Кравец. Она не посмела бы так рисковать собой.
Вялая шутка, но он понял. Разрядить обстановку.
- Прости, что…
- Слишком много в последнее время у меня просят прощения, - я не хочу слышать твоих извинений. Говорю же, что ты не заслуживаешь такого обращения, поэтому я не могу вести себя иначе. И ты не веди. Не заставляй меня чувствовать себя должной. – И это странно, ведь я не держу ни на кого обиды. Я просто делаю выводы, что данный человек способен на подлость, а этот – на лицемерие, а потом – признать свои ошибки. Не больше, не меньше.
- Давай прогуляемся, – он немного помолчал прежде, чем произнести это. Я ведь не скрывала собственного не оптимизма. Так сложилось, что врать Леонову о своём настроении, прикрываться улыбкой я не могла.
- Хочешь меня увидеть, чтобы снова поцеловать? – и говорить правду было значительно легче. А правда в том, что я думаю о нём.
- Не буду лгать: возможно, - слышу, как его губы трогает улыбка, а глаза немного сужаются и залегают мелкие морщинки. Ещё нет огненных чертят, но будь я рядом – они бы обязательно плясали лезгинку в его глазах.
- Леонов, я хочу тебя ударить, - забавно, как быстро меняются мысли и ощущения, - потому что из-за тебя под откос пошёл весь мой хрупкий домик изо лжи. Но с другой стороны, я тебе благодарна – теперь мне гораздо меньше надо притворяться.
Это бред. Сваливать вину на него? Скавронская, ты, должно быть, правда, рехнулась. Он виноват в этой ситуации не больше Пашки. Так же любит тебя, но не по-братски, так же заботится и так же переживает. Ты не можешь вот так просто перекинуть свою вину на другого человека. Это не в твоих принципах и не по законам твоей жизни. Так что ты делаешь, скажи мне на милость? Скажи, чтобы я поняла тебя правильно. Скажи, и станет легче.
Вру.
Не обещаю, что полегчает.
И опять вру.
Я не обещаю ничего. Тебя ничего не ждёт и ничего не трогает.
Ты сейчас спокойнее океана в штиль. В тебе нет ни слезинки сомнений, ни грамма лжи, ни молекулы правды.
Ты чистая истина.
Абсолютная.
Непокорная.
- Ты-то сам как? Тебе ведь Кравец нравилась, - меня залёстывали эмоции. Внезапная ревность Кости к бывшей подруге выдавала с головой. Слёзы застыли на глазах. Я не знаю, с чего они взялись. В какой-то момент моя психика дала сбой, и больше не удержу своё благополучие. – Уверена, тебе она наговорила не менее лестные вещи, чем мне. От меня всё-таки нахваталась красноречия.
Я посмеивалась истерически, хохотала, заливалась голосом и слезами, словно обезумевшая чайка. Я теряла высоту и обретала её вновь. Меня кидало изо льда в пламя. Я горела и трещала по швам, как замёрзшая резина. Это была не я. Это была прежняя Скавронская Катерина, которая продала свои взгляды на новую чушь.
Ты брешь своей судьбы, Катя.
Латай себя, пока есть время, пока никто не видит твоего позора.
Ты ведь сильная. Всегда себе это говорила. Тогда почему сейчас ведёшь себя хуже напуганного страуса? Голову в снег не спрячешь – тело останется на улице. И ударить по нему одного раза будет достаточно для неминуемой гибели. Ты этого хочешь? Нет, правда. Ты хочешь так себя подставить в угоду тем, кто желал твоего промаха?