— Неправда! — Хиллари резко обернулась: и правда, отец стоял в дверях. Она почувствовала себя девчонкой, которую застукали где-нибудь в темном углу за шашнями. — Хм. Пожалуй, я проведу тебя наверх, в нашу комнате, Люк, — громко объявила она.
— Золотая мысль! — поддержал ее Люк. А Хиллари тут же пришло на ум, что слова эти прозвучали так, будто ей не терпится отправиться с Люком наверх в спальню. Оставалось надеяться, что внешне по крайней мере она не выглядит такой растерянной, какой себя почувствовала.
— Что ты имел в виду, когда сказал — «за тот короткий срок, на который мы здесь застрянем»? — спросила она Люка, когда они поднялись наверх. Отцовская спальня находилась в парадной части дома, на нижнем этаже. Наверху была ее спальня и два помещения для гостей, каждое с отдельной ванной комнатой.
— Именно то, что сказал. Парень, который селится с женой у тестя… — Люку не приходило на язык приличное определение, которое можно употребить при дамах. — В общем, мы уберемся отсюда через два дня. Самое большее, — заявил он. — Я сниму нам квартиру.
— Такую, где может жить доберман-пинчер?
— Твоя шестидесятифунтовая детка может побыть здесь и составить компанию папочке.
— Ясно. Ты уже все решил, да? Не потрудившись ничего, даже мелочи, обсудить со мной. Знакомая картина, — негодуя, резюмировала она.
— Что туг обсуждать? Здесь мы жить не будем. Скажи спасибо, что я согласился провести тут ночь или две.
— Какое великодушие с твоей стороны! — саркастически воскликнула она.
— Совершенно верно. Так которая из этих спален твоя?
— В моей мы не сможем расположиться, — смешалась она.
— Почему?
— Чересчур мала. — На самом деле она была достаточно просторной, но в ней стояла лишь одна кровать, узкая, односпальная. — Мы займем комнаты для гостей. Вот эти. — Хиллари открыла дверь справа. — Туг угловое окно на запад, и из него божественный вид.
В этот момент Люка куда больше волновал вид самой Хиллари. Ворот ее легкой блузы был распахнут, и его взору нет-нет да открывалась темная ложбинка между двумя холмиками, напоминая ему, как ласкал он их прошлой ночью, как ненасытно прижималась к нему Хиллари, когда он касался их губами…
— У которой стены ты хочешь спать? — спросила Хиллари. — Ближе к окнам или к ванной комнате?
Где он хочет спать? Вместе с ней, на этой широкой постели. Увы, не успел он опомниться, как Хиллари широкую эту постель разделила, как Моисей Красное море! То, что он принял за двуспальную кровать, оказалось на самом деле двумя односпальными, сдвинутыми вместе.
Отряхнув ладони — как человек, удовлетворенный хорошо выполненной работой, — Хиллари повторила свой вопрос:
— Так какую кровать ты предпочитаешь — что у окна, или ту, что .ближе к ванной?
— Я предпочитаю ту, где ты, — заявил Люк.
— Исключено.
— Тебе же хуже. Если ты сама так лихо управляешься с перестановкой мебели, то я, с твоего позволения, съезжу к себе и кое-что прихвачу.
На обратном пути из Гатлинбурга они заглянули на стройку, где забрали машину Хиллари, оставленную там вчера. Но к себе на квартиру Люк заезжать не стал. Не хотел, чтобы Хиллари заявилась к отцу одна. Хотел лично объявить Чарлзу Гранту, что женился на его дочери, надеясь тем самым внести свою лепту в примирение стариков.
— Все-таки которую постель ты выбираешь? Ты так и не сказал, — напомнила Хиллари.
— Сказал.
Ту, где ты. Красноречивым взглядом он ясно подтвердил свое мнение.
Чувствуя поднимающееся раздражение, Хиллари решила не церемониться.
— Превосходно. Сделаем так: я занимаю кровать у стены ближе к ванной, ты — ближе к окну.
— Ладно, как скажешь. Долго я там не просплю, — отозвался Люк.
— Это ты так думаешь.
— Не думаю, а уверен, — уточнил он. — Так что не слишком выкладывайся на перестановку мебели, в разных постелях мы продержимся недолго. — Он провел пальцем по ложбинке между ее грудями и мефистофельски улыбнулся, ощутив, как она затрепетала в ответ. — Очень недолго.
У себя на квартире Люк пробыл считанные минуты: запихнул две-три перемены белья в спортивную сумку и покатил на стройку. Вспомнив, что ему так и не пришлось поговорить с Эйбом ранее, он решил сделать это сейчас.
Он нашел прораба в бытовке.
— Поздравь меня, дружище. Я таки заарканил ее вчера.
— Быстро ты управился.
— А чего тут волынку тянуть? — Люк просматривал телефонограммы и факсы, поступившие на его имя. — Вот и Энгус будет здесь на следующей неделе.
— Ну и как ты чувствуешь себя в женатом положении? — поинтересовался Эйб.
— Да не очень чтобы.
— Ай-ай-ай! Значит, и в раю не все так гладко? Медовый месяц уже позади?
Люк не имел намерения сообщать Эйбу, что «медовый месяц» фактически у него еще и не начался. Такое лучше не разглашать — не выдавать даже другу.
— Все будет путем. Ручаюсь.
— Поначалу, случается, и самые счастливые браки дают осечку, — раздумчиво проговорил Эйб. — Возьми хоть меня с Соней; вначале мы здорово цапались. Да и теперь бывает, — хохотнул он. — Но я все равно ее люблю.
— Знаю — Любовь!
Вот этого чувства Люк считал нужным избегать как чумы. Оно корежило все мысли, корежило жизнь. Связывало по рукам и ногам.
Люка вполне устраивало, что он желал Хиллари. Желание не совсем то, что постоянная и неодолимая привязанность, не любовь. Никаких особых сложностей. Влечение, притяжение, ясно и просто — вполне доступно уму. Верно?
— Ты где это витаешь? — спросил Эйб.
— Витаю? Вот уж нет. Твердо стою на земле, — ответил Люк. — Все, что мне надо, держу под контролем.
Люк любил, чтобы именно так у него шли дела. Под контролем.
Хиллари сидела у себя в прежней спальне с милой ее сердцу односпальной кроватью и размышляла о том, как ей противостоять своеволию Люка. И тут зазвонил телефон. Городская линия.
— Алло!
— Что у тебя слышно, детка? — Голос был заряжен такой энергией, что ее хватило бы на освещение всего графства Нокс.
Только одна из знакомых Хиллари обладала столь мощной энергией.
— Джолин?
— Единственная и неповторимая.
— Вот кого я ужасно рада слышать!
Они могли не перезваниваться месяцами, но между ними существовала такая особая дружба, что каждый звонок был как нельзя кстати, независимо от того, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз виделись или говорили друг с другом.
— Звоню, что называется, для связи, — сказала Джолин. — Меня не было в городе. Уезжала на время домой навестить своих.
Джолин родилась и выросла в штате Теннесси, в крохотном поселке Лоунсем-Велли, и уже в зрелом возрасте обосновалась в Ноксвилле; она любила шутить, что ей, уроженке такой дыры, как Лоунсем-Велли, любой город кажется столицей.
— Я оставила запись на твоем автоответчике. По-моему, это был твой ответчик, — добавила Хиллари. — Я, правда, не уверена. Вместо обычного отклика он играет какой-то странный мотивчик.
— Так это ответчик Билли Боба, — сказала Джолин.
— Ну как у вас с ним идут дела?
— Никак. Мы уже месяц как разошлись.
— О! Извини.
— Иначе и быть не могло, — философски проронила Джолин. — Он постоянно забывал поднимать со стульчака сиденье. А ты знаешь, что это такое.
— И ты из-за этого с ним порвала?
— Не только. Еще у него была поганая привычка давить на стенке клопов, да еще и оставлять их там. Ужасная мерзость, можешь мне поверить. Я уж не говорю о том, что он очистил мой счет в банке
— Ox, Джолин, бедняжка!
— Прибереги свою «бедняжку» для кого-нибудь другого. Мои дела в полном ажуре. Билли Боб остался с носом. У меня на счете всего-то и было пятьдесят долларов. Мне он с самого начала не показался ~ я человека вижу насквозь. Только глаза у него были больно мечтательные. От таких глаз у любой девчонки ум за разум заходит. Понимаешь?
— Понимаю, — сказала Хиллари.