Возможно, Бао был слишком юн. Он не знал, что полиции необходимо иметь ордер на обыск, прежде чем они могут обыскивать комнату. Но он тем не менее уклонился от вопросов Юя и автоматически твердил, что не причастен к какому-либо преступлению.
Чэнь ворошил коробки. В коробке из-под обуви он нашел пачку бумаг, скрепленных резинкой.
– Это рукопись, которую ты взял в то утро у Инь, – произнес Чэнь таким спокойным голосом, как если бы был уверен в этой находке.
Это была рукопись романа, который Ян перевел на английский язык.
Юй скрыл свое удивление:
– Игра окончена. Лучше признаться сейчас.
Теперь Бао был похож на сваренный и съежившийся зеленый росток боба.
– Сейчас у меня появилась улика, ты взял это из комнаты Инь, – сказал Чэнь. – Не стоит отрицать. Твой последний шанс – сейчас сотрудничать с нами.
– Пораскинь мозгами, – добавил Юй.
– Я и не думал этого делать, – начал обеспокоенный Бао. – Я не хотел этого делать, правда.
– Держи, – сказал Чэнь, вытаскивая из кармана маленький диктофон.
– Да, мы можем записать его здесь, – кивнул Юй.
– Это ваше дело, следователь Юй. Допрашивайте его, а я спущусь в ту маленькую закусочную и за чашкой лапши взгляну на рукопись.
– Бросьте, шеф. Вы тоже должны задать ему вопросы. Останьтесь.
– Я еще не завтракал. Я быстро перекушу и вернусь.
Тем временем Бао начал давать показания. Он сидел на корточках, обхватив голову руками, как в том фильме о крестьянах восточного региона, который когда-то видел Юй. Сейчас Юй, положив диктофон на пол, сидел на картонной кровати и смотрел сверху вниз на говорящего Бао.
Все началось с первой поездки Бао в Шанхай три с половиной года назад, по случаю смерти его бабушки. Умирающая Цзе хотела увидеть своего внука в первый и уже в последний раз. Это была одна из бесчисленных трагических историй, связанных с культурной революцией. Хун, которая тогда была подростком, пыталась примкнуть к хунвейбинам, но ее не приняли из-за темного прошлого ее семьи. Хун чувствовала, что у нее нет выбора, что надо доказать свою революционную преданность, разорвав все связи с семьей. Она осудила своих родителей, так же как и Ян, потому что ее дядя был правым, хотя она никогда его не видела. Хун была в рядах первой группы хунвейбинов, выходцев из провинции Цзянси, она приняла участие в движении «образованной молодежи», идущей в сельскую местность. Она сделала шаг вперед, выйдя замуж за местного крестьянина, решительно порвав со своим прошлым.
В конце культурной революции Хун, должно быть, пожалела о своих «революционных решениях», но мало что могла сделать. Ее отец умер, а мать до сих пор не может простить ее. После первых двух лет замужества ей практически не о чем было говорить с мужем. Все свои надежды она возлагала на сына Бао. Она заставляла его читать книги и рассказывала ему разные истории. Большинство рассказов было про волшебный город, в котором она выросла. И также немного про Яна. Прошло время, и Ян больше не казался ей ни черным, ни контрреволюционером, теперь он был модным интеллектуалом.
Когда до нее дошла просьба умирающей матери, Хун понадобилось несколько недель, чтобы собрать деньги на билет Бао. Мать так и не простила ее. В поезде Бао ехал один, но к тому времени, как он приехал в Шанхай, бабушка уже умерла. Ее комната отошла государству. А все нажитое, оставшееся после нее, было разделено среди соседей. Один из них сказал, что Цзе сама отдала ему всю мебель, а другой забрал остальные вещи. Они стоили немногого, но парень испытал сильное разочарование. Хун послала сына в Шанхай, надеясь, что он получит наследство.
Цзе умирала в одиночестве. Теперь, когда она уже мертва, откуда ни возьмись приезжает ее внук и требует то, что ему положено. Никто не хотел заниматься объявившимся родственником. А Бао даже негде было остановиться в городе. Однако в домкоме он узнал, что среди тех, кто хоронил Цзе, была Инь Лиге. Она забрала у Цзе старый фотоальбом и еще несколько старых писем, которые никому не были нужны.
Кто-то из членов домкома посоветовал Бао обратиться к Инь за помощью. Хун как-то упоминала имя Инь. Она слышала, что какие-то ранние переводы Яна были переизданы. Возможно, это были его стихи. За это ему должны были заплатить, или, по крайней мере, у Инь должна была быть на этот счет какая-то информация.
Поэтому Бао сразу поехал к Инь, в переулок Сокровищницы сада.
Когда он представился, она была радушна и гостеприимна. Потом выяснилось, что Бао имеет близкое отношение к Яну. Она уговорила его остаться на несколько дней. Местоположение переулка было удобным, и она решила, что, пока будет занята, он сможет познакомиться с местными достопримечательностями. Она гуляла с ним, когда у нее было время. Инь даже водила его в ресторанчик «Синья». Все шло хорошо, пока не выяснилось, зачем он приехал в Шанхай.
Ее отношение к нему моментально изменилось. Она не заработала никаких денег от ранних переводов Яна, но сборник его стихов – это уже совсем другое. Она показала ему договор, который прислал ей издатель. В нем не было точно сказано, сколько ей полагается, как специальному редактору, поэтому она назначила встречу в редакции. Там она выдвинула условие, что в обмен на небольшие средства от издателя Бао дает ей слово больше ее не тревожить.
Но Бао думал, что так нечестно. Он верил, что городские жители, особенно такие, как Инь, всегда имеют преимущество по сравнению с такой деревенщиной, как он.
Он вернулся обратно в деревню с суммой меньше тысячи юаней. Для жителей деревни эта цифра была весьма внушительной. Бао больше уже не был парнем, зависящим от поденщины, как его отец и предки, трудившиеся не покладая рук на рисовых полях, где их ноги всегда были в грязи. Поездка в Шанхай открыла ему глаза на новый мир. Тот факт, что его бабушка жила в городе всю свою жизнь, а мать – семнадцать лет, и, более того, легенда о его знаменитом родственнике сделала совершенно невозможным его пребывание в бедной захудалой деревне.
Он сказал матери, что собирается стать успешным человеком в Шанхае.
В своих намерениях он был не одинок. Несколько молодых парней уже уехали в большой город.
Однако Шанхай не стал городом-мечтой Бао. Для того чтобы с чего-то начать, у него не было ни капитала, ни знаний. Все, на что он мог рассчитывать, была лишь временная, низкооплачиваемая тяжелая работа на стройплощадке. Он видел собственными глазами, как богатые купаются в деньгах и роскоши, растрачивая за одну ночь столько, сколько Бао платил за месяц проживания в своей конуре. Но все же, если бы у него было желание трудиться, как у других провинциалов, то можно было выжить. Но этого было недостаточно для Бао.
В отличие от своих шанхайских приятелей Бао считал себя другим. Он не мог забыть о своих великих ожиданиях, о своих надеждах, о том, что здесь его будет ждать куча денег, ведь он внучатый племянник Яна.
Он начал читать о Яне и наткнулся на роман «Смерть китайского профессора». Как и многие другие, он был убежден, что Инь достигла успеха благодаря ее отношениям с Яном. Поэтому Бао полагал, что его требования как наследника Яна будут учтены.
Если один сборник стихов был составлен Инь, думал он, то могут быть и другие рукописи, а возможно, переводы или романы. Его мать как-то сказала, что Ян написал что-то еще до начала культурной революции. Потом он узнал о сомнительной славе «Смерти китайского профессора» и о том, что сборник стихов Яна будет издан повторно, а может, и неоднократно, и от всего этого он может иметь деньги.
Бао не потерял голову от возможной перспективы. Получая за свою работу мизерную плату, он делал отчаянные попытки изменить свою жизнь всеми способами, которые приходили ему в голову. Он начал играть в мацзян [15]. В этом ему не очень везло. Он проигрывал немного, но те длинные, бессонные ночи за столом мацзяна стоили ему нескольких дополнительных заработков. Потом с добытыми деньгами он стремглав летел в супермаркет. Поначалу Бао выигрывал пару сотен юаней, но вскоре у него начали расти проигрыши, и казалось, что деньги утекают как вода в болото. За ним начали охотиться кредиторы. Они могли постучать в дверь в любое время дня и ночи.