Не надо мне других утех, я им принадлежу.
Я утром вынужден вставать
В тисках большой тоски.
В их лоне век хотел бы спать,
По гробовой доски!
Песни, имевшиеся в репертуаре самого Филиппа, были гораздо грубее и откровеннее, тонкость раздражала его. Он обожал грубые неприличные припевы и затягивал их всегда с таким удовольствием, что смущал даже самых близких друзей.
Эта распутная жизнь, в конце концов, встревожила герцога Орлеанского. В конце 1767 года он решает женить сына, надеясь, что тот, наконец, остепенится.
После долгих колебаний герцог остановил свой выбор на белокурой и прекрасной Луизе-Мари-Аделаиде, дочери графа де Бурбон-Пентьевра, из семьи графа Тулузского, сына Людовика XIV и госпожи де Монтеспан. Эта юная особа — ей было всего пятнадцать лет — являлась вместе с братом, принцем де Ламбалем, наследницей значительного состояния. Женясь на ней, Филипп делал Орлеанов самой богатой семьей Франции, богаче правящей династии Бурбонов…
Свадьба состоялась 5 апреля 1769 года. После пышного обильного ужина новобрачные начали готовиться к церемонии брачной ночи, которую семья Орлеанов превратила в экстравагантный спектакль.
Муж госпожи де Ламбаль, фаворит Марии-Антуанетты.
По этому поводу ходили слухи, что Филипп заразил де Ламбаля «галантной болезнью», желая его смерти, дабы остаться единственным наследником. Принц действительно умер от дурной болезни, подхваченной от какой-то случайной проститутки, но Филипп но имеет к этому никакого отношения. Андре Кастело документально доказал это в своей замечательной работе «Филипп Эгалитэ — Красный принц»
В тщательно охраняемой прихожей взволнованная Мари-Аделаида надела ночную рубашку, в другой, также закрытой от посторонних глаз комнате, Филипп в присутствии короля снял шляпу и шпагу. Первый ритуал был готов…
Когда новобрачные были готовы, они под руки вошли в приготовленную для них спальню, и двери открыли. В комнату ворвалась толпа гостей, занявшая места в изножье кровати, чтобы не упустить ни одной подробности того зрелища, ради которого они и собрались. Священник, подойдя к кровати, благословил молодую пару и ложе, на котором дрожащая от страха новобрачная должна была стать женщиной. Потом быстро удалился, делая вид, что не замечает сальных взглядов присутствующих.
На виду у тридцати насмешливых гостей Марн-Аделаида с помощью двух фрейлин забралась под одеяло.
В это время Филипп раздевался в соседней комнате. Вскоре он вернулся в спальню — в носках и ночной рубашке, под которой ничего не было.
Публика, знавшая, что должно произойти, повернулась к нему. Тогда герцог сбросил на пол ночную рубашку, и каждый из присутствующих смог убедиться, что, соблюдая обычай, восходивший ко времени царствования Генриха III, он сбрил с тела все волосы…
Андре Кастело, описавший это событие, добавляет, что «таким образом принцы крови оказывали уважение супруге, отказываясь ради нее в день свадьбы от признаков мужественности»…
Получив рубашку из рук Людовика XV, Филипп надел ее и нырнул в кровать, держа в руке ночной колпак. Сразу после этого граф Парижский и маркиза де Полиньяк задернули с двух сторон балдахин над ложем. С третьей стороны занавес на несколько минут был оставлен открытым, чтобы толпа могла видеть молодую пару, до самого носа натянувшую на себя одеяло. Когда все удовлетворили любопытство, последняя штора упала.
Оставшись, наконец, одни, молодые супруги смогли предаться здоровым радостям физической любви.
Через четыре дня после свадьбы Филипп повез Мари-Аделаиду в Оперу. Устроившись в принадлежащей им ложе, маленькая герцогиня, как ребенок, всплеснула ручками. Внезапно она прошептала:
— Почему здесь сегодня так много женщин в черном? Разве пристойно посещать театр, когда ты в трауре?
Бедняжка не знала, что все эти красивые дамы в трауре, бросавшие жалобные взгляды в сторону герцогской ложи, бывшие любовницы ее мужа…
Эта демонстрация, по правде сказать, весьма дурного вкуса, была к тому же бессмысленна. Филипп очень быстро вернулся к своим распутным привычкам, и на улице Бланш возобновились ужины в тесном кругу с раздеванием, на которых главное блюдо не всегда готовилось на кухне [4].
Герцог Шартрский сходил с ума при виде любой юбки — он кидался на всех попадавшихся ему на пути молодых женщин, запуская руку им за корсаж… Большинство из них видели в его манерах знак уважения и бывали очень польщены. Но некоторые все-таки артачились. Например, Филипп потерпел унизительное поражение с Розой Бертен, маленькой швеей, ставшей впоследствии знаменитой владелицей модной лавки и поставщицей Марии-Антуанетты.
Розе было двадцать два года. Ей поручили заниматься приданым Мари-Аделаиды, которая совершенно наивно взяла ее под свое покровительство. Филипп, естественно, заинтересовался этой девицей…
Эмиль Танглад записал для нас эту малоизвестную историю, едва не кончившуюся похищением.
«Случилось так, — пишет он, — что герцог Шартрскии заметил ее однажды в Пале-Рояле, куда она пришла показать что-то герцогине; заметив, он заговорил с ней и даже начал делать авансы, предлагая бриллианты, лошадей, кареты и даже дом с обстановкой, если только она согласится стать его любовницей. Но герцог Шартрский напрасно разливался соловьем, он ничего не добился. Однако чем больше его отталкивали, тем больше он упорствовал. Герцог не только вожделел по прекрасной модистке, он распалялся от ее сопротивления и даже составил план похищения: держал наготове домик в Нейи, где можно было спрятать пленницу. Розу предупредил лакей, которого герцог совершенно не опасался, и теперь, каждый раз, неся работу в Пале-Рояль она дрожала от страха, не осмеливалась выходить по ночам, страшась попасть в западню. Она была слишком хорошо осведомлена о нравах аристократов своего времени, которые во всем брали пример с Людовика XV, и понимала, что спасти ее может только ежеминутная осторожность; ей было известно, что этим господам удавались похищения гораздо более дерзкие, чем увоз простой модистки, вынужденной день и ночь бегать по городу» [5]
Однажды Роза отправилась к очень важной заказчице, графине д'Юссон. Она как раз показывала образцы тканей привередливой клиентке, когда доложили о герцоге Шартрском. Графиня, оставив Розу, поспешила встретить своего знаменитого посетителя и с почтением усадила его в кресло.
Модистка, на которую никто из них не обращал внимания, с самым естественным видом села в кресло рядом с герцогом. Потрясенная госпожа д'Юссон строго произнесла:
— Мадемуазель Роза, перед вами Его светлость, вы забываетесь!
— Да нет же, мадам, я помню.
— Тогда почему же вы себя так ведете?
— Госпожа графиня просто не знает, что если бы я захотела, то уже сегодня вечером стала бы «герцогиней Шартрской».
Смущенный герцог опустил голову, а графиня д'Юссон оказалась в очень деликатной ситуации: она совершенно не хотела быть замешана в этой альковной истории, да еще перед главными действующими лицами.
— Да, мадам, мне предлагали все, что могло бы прельстить бедную девушку, но я отказалась, и мне пригрозили похищением. Так что, мои дорогие госпожи, если вы вдруг не получите в срок ваши чепчики, если платья не будут готовы к примерке и кто-нибудь скажет вам, что бедняжка Роза исчезла, вы будете знать, к кому обратиться — монсеньер скажет вам, где меня найти.
Графиня решила, что самой уместной реакцией на эти слова будет смех.
— Ну что вы на это скажете, монсеньер? — спросила она, пытаясь улыбнуться.
— Отвечу, что трудно поступить иначе, если хочешь покорить непокорную подданную, трудно порицать меня за то, что я хочу добиться милостей такой очаровательной особы.
4
Полицейский Марэ, которому было поручено наблюдать за Филиппом Орлеанским, называл это место «домом сладострастия»…