Да, молитва о всечеловеческом единении сбудется, потому что в ней объединяются скорбные сердца матерей всего мира. (Ср. стихи Горбунова-Посадова: „Красная мать — белая мать…“, посвященные матерям погибших в русской гражданской войне в период Великой революции).
Она сбудется, потому что она соответствует Божьему пророчеству — еще ни одно из пророчеств Библии не оказалось тщетным.
Она сбудется, потому что о всеединстве молился Тот, ради Которого создан этот мир, и Чья воля тождественна с волей Творца.
И вот как Достоевский психологически объясняет естественность будущего перехода от эгоизма к братству: „Я представляю себе, мой милый, что бой уже кончился, и борьба улеглась. После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их... И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом почувствовали великое сиротство... Осиротевшие люди тотчас же стали бы прижиматься друг к другу теснее” (говорит Версилов в „Подростке“).
Что должно, то и будет. Имеющий дух пророчества, живущий верою, а не одними видимыми фактами, знает это.
Но где же эта кузница, в которой переплавляются мечи в плуги? Где тот огонь, который может это сделать?
Французский писатель Франсуа Коппе в своей драме „Прощение” рассказывает об одном событии из истории парижской коммуны 1870 году. Шла ожесточенная борьба между республиканцами и сторонниками коммуны. Девушка, героиня рассказа, лишилась брата, — он убит коммунарами. Пламенная ненависть к врагу, жажда мести загорается в юном сердце. В тот же вечер, когда она стала на молитву, она по обыкновению читала: „Отче наш.” Но, произнеся слова: „и остави нам долги наши” — она остановилась. Она не могла сказать дальнейших слов: „как и мы оставляем должникам нашим”, ибо она вспомнила о смерти любимого брата и о своей ненависти. И ей стало тяжело... Но вот стучат в дверь. Врывается юноша: он коммунар; он просит укрыть его от убийц, которые гонятся за ним.
„Вот и случай для мести” — мелькнуло в душе у девушки. И в тот же миг она вспомнила мучительную минуту, когда она не могла окончить молитвы Господней.
Страшная борьба, борьба между божеским и человеческим, загорелась в сердце.
И вдруг она втолкнула несчастного в шкаф, бросила ему одежду брата, чтобы он мог переодеться.
В тот же вечер она стала на колени и теперь могла окончить прерванную молитву. „И остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим.“ Слезы неведомого восторга лились из ее глаз... В этом художественном примере дан глубокий ответ на наш вопрос о путях к братству. Все тот же ответ: путь к людям через возвращение к Богу — через молитву.
Всеединство и братство будут достигнуты тогда, когда мы не устами только, но всем сердцем решимся произнести слово „Отец“: путь к братству лежит через Богосыновство.
Эта великая молитва Господня должна быть предварена другой, которую также создал Христос — она приведена в притче о блудном сыне.
„Отче, я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих.“
Эта „малая“ молитва Господня, возвращающая нас через Христа к Отцу, вернет нам утерянное братство. И тогда мы в состоянии будем сказать всю великую молитву Господню, которая поистине есть гимн грядущего вселенского единения.
Не парламенты и не конференции могут быть кузницею, где переплавятся мечи в плуги. Если бы мы, русские, немцы, англичане и австрийцы до 1914 года — встречались не на дипломатических конгрессах, а в храме, перед лицом Бога, то мы не встретились бы на кровавых фронтах.
Два брата, поссорившиеся между собой, решили переговорить и притти к примирению. Один из них предложил помолиться, прежде чем беседовать. И после молитвы он спросил брата: „Ну, теперь скажи, что ты имеешь против меня?“
И тот признал, что это бы просто ничего не стоюще недоразумение.
Не на полях сражений, а в сердце человека происходит решающая битва между Духом всеединства — Христом и духом разъединения — Анти-Христом.
Не парламент, а сердце каждого из нас — кузница, где переплавляются мечи; а пламя, способное переплавить их, это огонь Святого Духа, создающий новую психику, новое сердце в человеке. „Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся“, говорит Христос. Дело не в формальном, внешнем пасифизме и не в наружном „братании“, выражающемся в одном лишь внешнем, техническом воздержании от войны, между тем как в душе и в повседневной жизни нет мира и новой преображенной жизни. В этом случае, если я не пойду на войну, другие пойдут за меня и будут выявлять то эгоистическое и злобное, накоплению которого я способствовал своим себялюбием.