— У меня жарко, сними пиджак, — проговорила она ему за плечом. Парень выпрямился и скинул его. Мадам Ю поймала одежду за рукава и, приняв, унесла куда-то. ЧанСоб закатал рукава, расстегнув их и согласившись что, действительно, душно. Или его бросило в жар от её прикосновений?
Женщина вернулась и села на стул у окна, устремив взгляд к карусели огней внизу. Калейдоскоп фар и рекламных щитов мигал так далеко, что сливался в пепелище, которое играет тлеющими углями. Они молчали, пока ЧанСоб не поставил две чашки, полные ароматного кофе, перед ней и перед собой. Он сел напротив.
— Что ж, — молодой человек смотрел на её профиль. Она заговорила, не поворачиваясь. — вот мы и начали встречаться, как ты хотел, — она грустно улыбнулась, посмотрев на свои кольца. — у меня четыре года не было парня, а у тебя?
— У меня никогда не было парней, — проворчал ЧанСоб, наслаждаясь первым глотком. ДжеНа засмеялась.
— Это обнадеживает, — женщина распрямила плечи, явно почувствовав облегчение от разрядившейся шуткой обстановки. — ты же понимаешь, что я имела в виду не секс, а отношения? Секс у меня был… не важно, но я бы столько без него не протянула.
— Тебе знакомо выражение «не прелюбодействуй»? — съязвил юноша.
— Если бы люди не прелюбодействовали, то эту заповедь некому было бы сочинить, — широко засияла ДжеНа, далекая от религиозного рвения. Людям большого бизнеса и крупных сделок было не до сантиментов и веры. Они знали жизнь, какая она есть, в самом неприглядном виде, где законы были далекими от человеческих. Им нужно было выживать, а для этого приходилось топтать многое, хотя некоторые потом и приходили к переосмыслению. Но пока ты в фарватере — крутись, как хочешь, но следуй правилам, а не заповедям. Если становилось слишком трудно, то кто мог обвинить женщину в том, что она потом хотела расслабиться и получить удовольствие?
ЧанСоб кивнул, вынужденный согласиться. Они допили кофе и ДжеНа поднялась.
— Идём, — она протянула руку и он, как ребенок, который дождался, когда его заберут из детского садика, быстро взялся за неё, отругав себя за поспешность. Теперь могло бы стать очевидным, что он весь вечер хотел касаний мадам Ю, каких угодно, лишь бы чувствовать её кожу, запах, слышать её голос, ловить её шаловливые взгляды.
Они прошли в её спальню, где он ночевал в прошлый раз, и она зажгла ночник рядом с кроватью. Неловко поозиравшись, она развернулась к нему, тоже стоявшему в бездействии, и положила ладони ему на грудь. Сквозь рубашку учащенно застучало его сердце.
— ЧанСоб, — вкрадчиво начала она и, пожевав губы, прильнула к нему плотнее. — я хочу тебя! Пожалуйста, не гони меня больше! Ты… ты не выходишь из моей головы! Я целыми днями мечтаю о том, как ты окажешься в моей постели, это уже стало навязчивой идеей!
Парень смотрел на неё сверху вниз и не знал, что ответить. Сказать, что тоже хочет её? Признаться, что проиграл, и она соблазнила его, причем так в пух и прах разбила его армию из гордости, сопротивления, сарказма и предвзятости, что вклинилась вглубь его рядов, где уже располагалась не похоть, а что-то более серьёзное. Привязанность, симпатия, тяга и доверие. На левом фланге все поголовно становились предателями, а на правом ещё держались, безмолвно крича «остановись, молчи, борись!». Сжав кулаки, он едва заметно затрясся. ДжеНа не выдержала томительной тишины и, привстав на цыпочки, поцеловала его, обхватив лицо ладонями. ЧанСоб стоял, призывая на помощь здравый смысл, но он был тяжело ранен и говорить не мог. Столько боев было проведено и вот, война подходила к концу. Мадам Ю заберет его в плен, лишит независимости и превратит в раба. Неужели это произойдет?
Его руки медленно потянулись вверх и легли на её бедра. Поцелуй ДжеНы стал настойчивее, обжигающая страсть языка проникла внутрь, между его губами, достала до нёба. ЧанСоб втянулся в это соитие уст и перехватил инициативу, осаживая своим языком язык женщины. Она надавила на него, толкая на кровать и он, столкнувшись задней частью коленок об угол, подогнул их и рухнул на спину. ДжеНа забралась сверху, не прекращая целовать его. Её пальцы схватились за его пуговицы и начали расстегивать, одну за другой. Выправив рубашку из-под ремня, она распахнула её до конца и, разведя в стороны, приподнялась, кладя руки на обнаженный торс ЧанСоба. Её глаза жадно уставились на подкаченную грудь и подтянутый живот, хоть это все и не было таким спортивным и выточенным, как у ХенЩика, или того же МинХека. Но сейчас он казался ей самым прекрасным юношей на свете. Лучше просто не было, и быть не может!