— Чему? — парень искренне недоумевал, чему можно завидовать?
— Тому, что ты чувствовал, — ХенЩик улыбнулся, глядя на свои пальцы, пощипывающие сиденье перед собой. — или чувствуешь. Это здорово.
— Нечему тут завидовать, — пробурчал ЧанСоб и тоже отвел глаза.
— Нет, есть, — молодой человек откинулся на спинку. — ты представь, когда пройдет время… ведь с радостью вспоминать будешь! Сколько эмоций, сколько глубины… это очень трудно, найти такие чувства, от которых крышу сносит. Чтобы как ураган, налетело, растрепало. У других вообще такого не бывает. И у меня, похоже, не было. Как же хорошо в тот момент, когда тебя кружит в этом, а?
— А потом всё превращается в полную задницу, хорошо, а? — передразнил его ЧанСоб, не разделяющий подобного мнения.
— Да какая разница, чем всё кончается, — микроавтобус остановился, прибыв на место. — финал всегда один. Банальный. Всё просто кончается. Но разве не важнее то, каково это, когда оно есть?
Парни повыпрыгивали наружу, встав на твердую землю. Асфальтированная площадка была очищена от снега. У ХенЩика зазвонил мобильный, и он отошел в сторону. Пока ЧанСоб скручивал провода наушников, к нему подошел МинХек, неся в руке костюм для представления.
— Я спросить хотел… — юноша посмотрел на друга, боясь, что услышит что-то для себя не очень веселое. — думаю, должен спросить у тебя. Я тут имею возможность опять покрутить с той… подругой… ну… ХаЁль, помнишь? — ЧанСоб сжато кивнул. — Ты не против? Если ты скажешь, что тебе неприятно, что я с кем-то там…
— Мне всё равно, — вокалист упихнул наушники в карман рюкзака, выместив на их утрамбовке злость. — делай что хочешь. С кем хочешь.
— Точно? — удостоверился МинХек.
— Точно.
— О чем шепчетесь? — протиснулся меж ними ИльХун. — Идёмте, чего на улице стоять.
— Да я тут предлагал ему пригласить на День святого Валентина СоХен, — хитро улыбнулся МинХек. — очевидно же, что она по нему сохнет. Порадовал бы девушку.
— Да хоть мокнет, — проворчал ЧанСоб, медленно двинувшись вперед. Их нагнал ХенЩик и, поймав парня за лямку рюкзака, чуть притормозил его шаг.
— Постой-ка минуту, — тот приотстал, остановившись. — мне тут… ДжеНа позвонила.
ЧанСоб застыл. Сознание снова стало уноситься куда-то. Одно её имя, произнесенное вслух, и всё, будто волшебное заклятье. Ни слов, ни чувств, ни жестов. ХенЩик ждал его реакции, но товарищ долго не мог сообразить, что делать дальше. Наконец, он шевельнулся.
— Что, опять решила на тебя перекинуться? — хмыкнул он.
— Нет, просила передать, что всё ещё хочет с тобой поговорить и раскаивается.
— Да неужели? — как он мог забыть, что у них осталось столько общих знакомых, и порвать раз и навсегда никак не выйдет! Придется терпеть невольные, но регулярные, напоминания.
— Просила тебя позвонить ей, сказала, что скучает…
— Оставь! — ЧанСоб поднял руку, прекращая разговор. — Выступление скоро, чего мы тут стоим? Пошли готовиться. Ух, ветер-то поднялся, прям насквозь промораживает!
Он целенаправленно двинулся догонять остальных, а ХенЩик посмотрел ему вслед. Насколько же сильно нужно было любить, чтобы теперь так бояться даже заикнуться о былом! Наверное, в самом деле, лучше ему не говорить, если это повторится и ДжеНа попытается связаться с ним. Она причинила ему такую боль, что не заслуживает помощи. Но он не хотел скрывать её звонка от ЧанСоба. Ещё не хватало с ней секреты заводить. Но теперь он будет просто фильтром, если она позвонит ещё хоть раз.
ИльХун обнимал НамДжу на диване и о чем-то щебетал ей на ухо, отчего девушка смущалась и сжимала пальцы на юбке. ЧанСоб посмотрел на эту парочку и, стараясь не испытывать никаких негативных эмоций и не слать им лучи всеразрушающего уничтожающего разлада, прошел мимо сварить себе кофе. МинХек упорхнул из их скворечника сам, СонДже пытался обрести покой в письмах поклонниц, закусывая их присланными конфетами. А в чем мог найти утешение он? Прошло уже полтора месяца, а ломота в душе стала лишь чуть-чуть утихомириваться. Может, другие правы, и ему следует начать всё заново? Перевернуть страницу.
К слову о странице, он раскрыл мангу и сел с ней и кофе за стол. Если бы больше ничто и никогда не нарушало его покой, то он, пожалуй, сможет быть счастлив. В этой глубоководной безмятежности дна, на которое он сорвался со сломанными крыльями, в этой скуке с привкусом полыни и отзвуками адажио, было что-то мазохистски притягательное. Если бы скука была разновидностью безделья, а не скучания по кому-то! Но он именно скучал по ней, а не просто так. Телом, разумом, душой. Ему не хватало даже усмешек и надменности.