Становясь старше, я соглашался с ним тихо, без восхищения, с некой долей обреченности и мученичества. Его это раздражало, он чувствовал, что теряет авторитет в моих глазах, понимал, что душит, но не мог остановиться, более того, даже пытался додушить окончательно мою волю. В тот период я понял, что он не так хорош, как я считал, он меня разочаровал, он упивался властью над своей семьей. Жалкое зрелище. Он чувствовал мое отвращение к нему и понимал, что открытый конфликт между нами – это дело времени.
За несколько месяцев до окончания школы я наконец-то узнал от него, куда пойду учиться.
– Я договорился о твоем поступлении в медицинский. Станешь врачом. Это всегда престижно. Да и дедушка обрадуется. Мы, итак, у него на плохом счете.
– Хорошо, спасибо.
Человек, заявившей мне это в своей привычной манере диктатора, резко поменялся в лице, вот оно, то, что я так хотел всегда увидеть, его страх перед моим безразличием.
– Спасибо? Не хочешь сам заняться своей жизнью?
– А мне можно?
– Сукин ты сын, неблагодарный! Вон! Пошел вон!
Я видел его внутренности, он ненавидел себя за то, что не может дать мне действовать самому, ненавидел меня за то, что я не имею своей цели и интересы. Да и в целом, я его не питал, как раньше, его раздражало то, что я это понимаю, что я вижу какой он на самом деле слабый. Мое смирение стало для него подачкой для полоумного, который помешался на власти.
Мы сидели в его кабинете, в порыве гнева он кинул в меня книгу. Мимо. Тихо встал, вышел и наткнулся на взгляд его смиренного адвоката.
– Мама, я тебя даже слушать не хочу. Я же делаю как вы хотите, стану врачом. Можете радоваться, так почему лица такие?
– За что ты так с нами? Что мы сделали? Мы все делаем для тебя, для твоего счастливого будущего, почему ты не видишь этого? Почему ты мучаешь нас?
– Кхм…простите, что мучаю.
– Иди погуляй, пускай он успокоится.
– К ужину буду.
Поступив на радость отца и дедушки в медицинский, я начал искать сферы, в которых мог бы проявить себя. И желательно на зло моим родным. Так и получилось. На первом же курсе я познакомился с Митей. Шалопай и бездельник, который по какому-то счастливому стечению обстоятельств попал в наш вуз. Встреча с ним успокоила мой гнев на отца.
Первый год в медицинском институте дался мне особенно тяжело. Не особо любил биологию, не стремился понять анатомию человека, да и благородного стремления спасать жизни людей у меня не было. За этот год меня часто мучал вопрос почему отца не волновало, что из меня выйдет плохой врач? Или он был уверен в том, что все стерпится – слюбится. В себе я такие метаморфозы не предвещал. Со мной на курсе учились люди достойные этой профессии и заинтересованные в ней. Видя их стремление быть полезным обществу, с каждым днем чувствовал себя паршивее. Каждый день я мучал себя этими мыслями и дошло до того, что, набравшись смелости я забрал документы из университета и кинул на стол отцу в тот же вечер.
Я ждал, что он меня отругает, изобьет, заставит отнести обратно. В его кабинет без приглашения или срочной необходимости мы с мамой не входили. Я же открыл дверь без предварительной ласки и стремительно подошел к его столу. Он понял, что именно я зашел к нему, но головы так и не поднял. Посмотрел на меня, когда я бросил ему под нос свои документы.
– Это что такое? Какого черта врываешься в мой кабинет? – он не кричал, но чувствовался гнев, который рос с каждым словом.
– Я не буду там учиться, делай что хочешь.
– Вот оно как … – сказал уже спокойным голосом. – Ты вернешь эти документы обратно, я поговорю с руководством вуза. Молодец, показал характер и хватит.
Я ожидал от него другой реакции. Получается, я совершил этот поступок, чтобы он признал мой потенциальный бунт. Но он как любящий отец простил и пресек то, что даже не успело начаться. Его хладнокровие и уверенность в моей покорности унизила мою решительность.
– Завтра как ни в чем не бывало пойдешь на пары. А теперь выйди из кабинета.
Я в очередной раз прислушался и уступил. Струсил. Единственно серьезным в тот период было мое увлечение рок-клубами. До Мити я узнал о них от моего отца, в беседе с коллегами он говорил, что «эта молодежь вскоре станет занозой в заднице государства». Тогда я не придал этому никакого значения.
В этих клубах я терял время в надежде найти себя, нет, я был уверен, что именно там я и потерялся. Но натыкался только на недопонимание. Я хотел влиться в их ряды – вот он я, целиком и полностью ваш – и единственным, кто меня удерживал от полного погружения, был я сам. Моя жизнь стала сплошной имитацией, а все потому, что я сам не знал, чего хотел. Но спасение искал именно в этих клубах. Жаждал свободы, но не знал какой.