– Как где? У нас. Меня зовут Наполеон.
– Ты сумасшедший?
– Нет, так называет меня Лиза.
Беленькая Лиза, прикрывшись серой простынкой, как-то странно улыбнулась.
– Он тебя спас, – сказала она, усаживаясь на постели и отводя длинные светлые пряди волос за плечи. – Тебя хотели убить… Ведь это твоя машина взорвалась возле «Европы»?
– А что случилось со мной?
– Ты лежала в кустах, тебя было легко чистить…
– Что делать? – Она ужаснулась тому, ЧТО именно могло означать это слово на жаргоне этих испорченных детей. А что, если этот Наполеон изнасиловал ее?
– Но у тебя платье без карманов, да и в сумочке нашли всего сто рублей. Никогда бы не подумал, что такие леди, как ты, могут ходить по городу без денег. Даже на одну сигарету с фильтром не хватит.
– А я и не курю. А как же ты притащил меня сюда?
– Никак. Ты сама шла. С закрытыми глазами, но шла. Кто такой Макс?
– Это мой муж.
– Ты ночью звала его. Это он взорвался?
– Он. – Ей вдруг захотелось ударить мальчишку. Он не имел права произносить имя Макса вслух. Все, что касалось их семьи, теперь принадлежало только ей, Изабелле. В частности, память. – Где мое платье?
– Теперь это не твое платье. Это платье Лизы. – Наполеон рывком стянул с Зу-Зу одеяло, которым она была накрыта. – А ты красивая. Только зачем так коротко волосы стрижешь? Носишь парики?
У этого малого в голове была такая каша, что Зу-Зу вместо того, чтобы ответить, попыталась прикрыться – она лежала совсем голая – и отвернулась.
– Лиза, ты хочешь ее поцеловать? – спросил Наполеон.
– Отдохну, тогда и поцелую. Ты хочешь ее? – Она все-таки была слабоумная, эта Лиза. Изабелла вспомнила, как Макс говорил, что очень часто жертвами насильников, особенно престарелых, являются слабоумные девочки вроде Лизы. Они чем-то возбуждают взрослых мужчин. Выходит, не только взрослых. Но и мальчиков. Сейчас же у Наполеона явно проснулся аппетит на Зу-Зу. Она заметила это, когда он, поднявшись на колени, продемонстрировал свое мужское достоинство, которое что-то подозрительно быстро восстановилось после совокупления с Лизой. Мальчишка предложил ей заняться своим инструментом, но Зу-Зу мягко отстранила от себя это неразборчивое чудовище и попыталась встать.
– Ты возьмешь его? – спросил Наполеон.
– Нет. Скажи лучше, куда ты меня привел? Ведь это же не дом?
Полутемное строение, захламленное ненужными вещами и тряпьем и освещенное голубой керосиновой лампой. Желтоватые стены, неплотно примыкающие друг к другу. Похоже на самодельный шалаш, который Зу-Зу со своими дворовыми дружками строила в детстве. В щели пробивается голубоватый свет вместе со струями дождя и запахом мокрых листьев. Пахнет осенью, а ведь еще вчера была середина июля – пятнадцатое число. И ничто не предвещало ни дождя, ни смерти.
– Это наш дом.
– А где ваши родители?
– Их нет. Мы вылупились из яйца.
– Где вы берете деньги на еду? – То, что они живут здесь постоянно, было понятно из обстановки: кухонная утварь, две самодельные печки, груда одежды, остатки еды…
– Где придется.
– Что вы сделаете с моим платьем? Продадите?
– Его никто из НАШИХ не возьмет.
– А кто такие НАШИ?
– Те, кто покупает у нас то, что мы находим…
– Вернее, что вы воруете? Называйте вещи своими именами. И чем же, интересно, им не понравилось мое платье?
– Оно весит один грамм. Ты смотрелась в нем как голая.
Она почувствовала головокружение. Наполеон говорил, что она сама дала себя увести сюда. Значит, инстинкт самосохранения предпочел малознакомого парня великому множеству представителей закона?
– ТАМ была милиция, пожарные, «Скорая»?
– Все было. Ты хочешь уйти, чтобы похоронить Макса?
Наполеон разговаривал вполне нормально. А ей всегда казалось, что дети, живущие в шалашах или канализационных колодцах, сильно отстают в своем развитии. Как бы не так! Этот был поразвитее многих своих сверстников. Что же (или КТО) заставило его уйти из дома и поселиться в этом страшном месте? И где они живут зимой?
– Тебя не должно касаться то, что я хочу. Дайте мне одежду и выпустите отсюда. За то, что вы спасли меня, я вас отблагодарю. И оденься… Тем более что твоя штука уже давно впала в анабиоз.
– Куда-куда? – Наполеон, оказывается, умел краснеть.
– Это не для средних умов, мальчик. Впал – куда нужно. Для меня, во всяком случае.
Она ожидала удара, нападения, была готова к тому, чтобы защищаться, кусаться и царапаться, все, что угодно, лишь бы поскорее вырваться отсюда и вернуться в город. Она ДОЛЖНА увидеть Макса, как бы плохо он сейчас ни выглядел. Она должна увидеть хотя бы ЧАСТЬ своего мужа.
В горле образовалась плотная пробка – сгусток расплавленных нервов. Словно сплав разноцветных электрических проводков, которые протянулись сюда со всего тела и соединились лишь для того, чтобы приостановить на полпути накопившиеся рыдания.
Но Наполеон не стал препятствовать ее перемещению в пространстве. Он лишь вернулся к Лизе, накрылся одеялом и попытался уснуть. Лиза же смотрела, как Зу-Зу, закутанная в простыню, пытается найти что-нибудь из одежды.
– Возьми джинсы и свитер, на улице дождь, – произнесла Лиза вполне разумную фразу, чем сильно удивила Зу-Зу. – Можешь съесть кусочек сыра.
Но есть не хотелось. Зу-Зу действительно нашла на одном из деревянных ящиков, заменявших здесь стулья, старые линялые джинсы, розовый, весь в пятнах, свитер, нацепила на ноги полуразвалившиеся сандалии из зеленоватого пластика и, повернувшись в сторону ложа, на котором валялись Лиза с Наполеоном, не выдержала и все же спросила их:
– Что вы делаете зимой? Как живете? Чем питаетесь?
– Покупаем керосин. Консервы. Делаем запасы.
– Кто еще живет с вами поблизости? Ведь вы же не одни здесь?
– Кто живет, тот и живет. Лиза за деньги спит с Татарином. Он живет неподалеку. – Это говорил уже Наполеон.
– А где мои туфли? – неожиданно спросила Изабелла.
– Далеко. У Татарина.
– Вы, наверно, продешевили с ними. Они стоят больше пятисот долларов. Там пряжки из чистого золота.
Наполеон побледнел. Зу-Зу усмехнулась.
– Спасибо. Мне пора.
Она видела две пары глаз, устремленных на нее, и поймала себя на том, что ее собственная судьба на этом страшном фоне нищеты и убожества показалась ей относительно сносной. И хотя это было временным ощущением, это помогало ей прожить хотя бы какое-то время в реальном мире. Она еще не знала тогда, что стоит ей только выйти из шалаша и окунуться в задымленный и влажный, кишащий помоечными миазмами мир городской свалки, как разум оставит ее. Она вновь умрет. Но это будет не последняя ее смерть. Да и окончательное осознание того, что Макса больше нет в живых, придет к ней гораздо позже…
Глава 2
Насколько только хватало взгляда простирались неровные холмы городской свалки. Это напоминало пейзаж после конца света, по представлению Зу-Зу. Тишина, запах разложения, гнили, трупов… Ей казалось, что все запахи приобрели здесь материальность и превратились во что-то липкое и едкое, разъедающее кожу лица и рук.
И она кинулась прочь. К дороге, к звукам проезжающих машин. Она не помнила, сколько времени пробиралась по мягким, топким низинам, сдобренным помоечной жижей и дождевой водой, пока не поднялась к лесопосадкам с дикой смородиной. Здесь, всего в нескольких метрах от свалки, даже пахло по-другому. Похлопав ладонями по мокрой траве и листьям, Зу-Зу попыталась хотя бы таким вот образом обмыть руки и лицо. А потом принялась собирать ягоды смородины и заталкивать их в рот. Это было неслыханное наслаждение. Желтые, темно-красные и черные ягоды вперемежку с мелкими ажурными листиками были вкусными и немного утоляли жажду.
Зу-Зу понимала, что в такой одежде она навряд ли кого-нибудь остановит, а если и остановит, то чем она будет расплачиваться за проезд? Но до города было километров пять, а чтобы добраться до дома, придется пройти еще километров пятнадцать. Откуда ей взять столько сил?