Так в своих мемуарах, Феликс Юсупов пишет: «У себя под окнами я видел жуткую сцену: матросы вели старого генерала, подгоняя его пинками и ударами приклада по голове. Старик стонал и еле ворочил ноги. На залитом кровью лице зияли две дыры вместо глаз».
Появлялись все новые и новые банды. Так одна, в которую входила морская кавалерия, головорезы, которых боялись даже большевики. С собой они всегда носили красные флаги с лозунгами: «Смерть буржуазии!», «Смерть собственникам!» и «Смерть контрреволюционерам!».
А вскоре разнеслись слухи, что царь с семьёй убиты. В мемуарах Феликс Феликсович Юсупов детально описывает это событие: «До августа 1917-го Николая с женой и детьми продержали под арестом в Царском Селе. Затем временное правительство постановило сослать их - вопреки надеждам их не в Крым, а в Сибирь, в Тобольск.
С ними же поехали, решив разделить их участь преданные им люди: фрейлина графиня Гендрикова, гофлектриса м-ль Шнейдер, гофмаршал князь Долгоруков, генерал Татищев, доктора Боткин и Деревеньков, учителя швейцарец Жильяр и англичанин Гиббс и матрос Нагорный, дядька царевича, носивший мальчика на руках, когда тот не мог ходить, и несколько верных слуг. В Тобольске узников поселили в доме тамошнего губернатора.
Люди, проходя мимо, снимали шапки, крестились, стояли под окнами. Судьба узников была решена. Приближение белой армии, сформированной в Сибири под командованием адмирала Колчака, ускорило казнь.
Двадцать четыре часа спустя расстрела царя и его семьи другая трагедия совершилась в Алапаевске, в ста пятидесяти верстах от Екатеринбурга.
Арестованные весной 1918-го, великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, князь Иван, Константин и Игорь, сын великого князя Константина князь Владимир Палей, инокиня сестра Варвара и секретарь великого князя Сергея были привезены в Алапаевск и посажены под стражу в здании школы. В октябре 1918-го их тела обнаружили в разрушенной шахте, куда узников, избив прикладами, бросили ещё живыми.
В семье Романовых были они последними жертвами большевиков. Так, в крови и прахе, окончилось правление одной из самых могущественных династий мира, более трёх столетий ведшей Россию, и возвеличившей ее, и невольно ее же и погубившей».
========== ГЛАВА XVIII ==========
Тем временем Жюли вот-вот должна была родить. За неимением хороших и опытных врачей, которых почти не осталось в Петрограде после революции, девушка вынуждена была сидеть дома и слушать указания обычных медсестер. Но, тем не менее, повитуха все же была рядом с Жюли и именно она ставила примерный срок рождения ребёнка, а также следила за питанием и физическими нагрузками.
По прогнозам той же английской повитухи Элинор, Д’Эпинье должна была родить не раньше месяца и наша танцовщица скорее этого ждала. Она также жила в особняке, который подарил ей Дмитрий, и не собиралась никуда выезжать. Просидев дома все революционные события, Жюли со страхом ждала следующих дней. Прежде всего, боялась за ребёнка.
Все общество, с которым она общалась, давно выехало за границу, и контактов девушка с ними не имела. Даже Элиза Эттель покинула Петроград, хотя и уговаривала Жюли ехать с ней, но та упрямилась и отказывалась. Ведь она ждала князя, чтобы вместе с ним уехать из Петрограда.
Узнав, что императора больше нет, а страной правят Временное правительство во главе с Александром Керенским, Д’Эпинье не знала, что ей делать. С каждым днем становилось все труднее добывать еду и медикаменты. Денег также не хватало. Единственные с кем разговаривала теперь беременная девушка, были ее служанка, несколько лакеев и повитуха Элинор. В иной раз Жюли боялась отправлять их за продуктами.
В целом, наверное, девушке нечего было бояться. Сам особняк находился на окраине Петрограда и мало кто приезжал туда. Но все-таки риск был и все боялись.
Особенно девушка тяжело переживала расставание с великим князем. Безумно скучая по нему, она ждала хоть какого-то письма и оно пришло. В середине лета. С большим трепетом раскрыв его, Жюли прочитала:
«Душа моя, Жюли моя, не проходит и дня, чтобы я не думал о тебе и о нашем будущем ребенке. Тегеран душит меня, и я задыхаюсь, каждый раз ступая по этой земле и зная, что тебя рядом нет. Я схожу с ума. Где ты? Как ты? Я читаю новости, и они меня пугают, с каждым разом я обеспокоен за тебя еще больше. И как жаль, что сидя здесь я не могу ничем помочь тебе. Я связан по рукам и ногам. Лишь мои молитвы и мольбы за тебя каждый день я посылаю Богу, но раз обстановка становится все хуже и хуже, мои молитвы для него - пустой звук.
Не прошу более ни о чем я, как только бы уберечь тебя, моя родная. Мои сожаления тоже бессильны. Ими я не могу помочь тебе, мои переживания - лишь моя собственная боль за тебя. Мне страшно думать, что с тобой может случиться что-то страшное! Пожалуйста, если есть то, о чем я должен знать, напиши мне, я постараюсь все исправить.
Я очень хочу, чтобы ты как можно скорее покинула Петроград и Россию, мое золото и ждала меня, где нибудь в Европе. Ведь рано или поздно я выберусь отсюда и мы снова увидимся, я обниму тебя как можно крепче, поцелую тебя как можно горячее и мы никогда слышишь, Жюли, никогда больше вновь не испытаем такой разлуки, ибо моя душа и мое тело изнывает и томиться по тебе, моя Жюли.
Дмитрий».
Закончив читать, девушка заплакала. Ей так не хватало великого князя, что после прочтения она ещё долго теребила его письмо в руке. Д’Эпинье и сама подумывала уехать в Париж, к тому же у нее был дом, но там она была совсем одна и без средств, а живя в особняке который подарил ей Дмитрий, она невольно вспоминала его, и это грело ее душу.
Она немедленно написала ответ, в котором рассказала все о своём самочувствии и теперешнем состоянии:
«Не могу передать словами, как я счастлива получив от тебя такое долгожданное письмо! Мой милый Дмитрий, мой самый желанный и родной, я живу только мыслью о тебе и каждый новый день для меня еще одно испытание - ведь я боюсь, что могу потерять тебя.
События в Петрограде ужасны. К сожалению, я не покинула столицу и я знаю, что ты будешь огорчен, ведь я обещала тебе, что позабочусь о себе и теперь не только о себе, но и о нашем будущем ребенке. Сейчас я нахожусь в особняке, при мне служанка, повитуха и несколько лакеев. Любимый мой, ты совсем скоро станешь отцом, но я так опечалена, ведь я не вижу тебя, не касаюсь тебя, я не знаю что с тобой, как ты там?
Я неустанно буду повторять, как я люблю тебя и молю Бога, чтобы наша разлука поскорее закончилась, как и вся революция. И когда мы, наконец, преодолевая все несчастья, встретимся, я покрою все твоё тело тысячью поцелуями, мой родной и заключу тебя в объятия, и мы снова станем неразлучны.
Жюли».
Вечером, запечатав письмо и поужинав, девушка готовилась ко сну. Она все чаще чувствовала толчки ребёнка и по-детски этому радовалась.
В двадцать пять минут первого ночи служанка, находившаяся рядом с Жюли, проснулась, услыхав шум возле окон особняка. Она осторожно спустилась вниз по лестнице в надежде разбудить двух лакеев и повитуху, но удивилась, когда обнаружила, что лакеи и повитуха также смотрят в окна с удивлением и страхом. Наконец в одном из окон им удалось рассмотреть двух мужчин крупного телосложения, с грубыми чертами лица и неопрятно одетых.
- Заходь! Сюда, тут вход! - прокричал один из мужчин.
Все замерли. Повитуха сразу же приказала служанке немедленно разбудить госпожу и отвести ее в подвал, и испуганная служанка побежала в спальню к Жюли. Крики стали ещё громче.