Тетушку Женевьев похоронили на том же кладбище что и великого князя и в 1947 году Жюли, наконец – то вернулась с детьми в Париж. После войны Франция приходила в себя и всеми фибрами своей души княгиня любила этот город и страну, в которой родилась и выросла. Сняв небольшую квартиру в пригороде Парижа и обставив все по – своему вкусу, Жюли принялась за свой заброшенный и забытый всеми антикварный магазин.
С того момента как она покинула его прошло немало лет, но он все еще стоял и ждал предпринимательницу. Опустевший, одинокий, весь покрытый пылью, женщина понимала, что потребуется много времени и денег для его восстановления и безупречного вида, однако денег не было.
Конечно, обратиться вновь за помощью и деньгами к Юсуповым Д’Эпинье не могла, так как давно потеряла с ними связь. К тому же, ей было стыдно просить и тревожить их. На помощь откликнулась Мария Павловна, предоставив небольшую сумму заложив при этом пару своих украшений и помогая Жюли реставрировать магазин, утративший свою прежнюю привлекательность.
Когда более-менее магазин открылся и начал функционировать, а на продажи выставились антикварные вещи и возобновились партнерские отношения и доставки, приносящие прибыль, Жюли захлопотала по магазину и Мария Павловна довольная, что помогла, попрощалась с золовкой и уехала из Парижа.
Ненадолго побывав в Европе, она перебралась в Германию и поселилась вместе с сыном в имении на острове Майнау в акватории Боденского озера, унаследованном от отца.
Так в начале 1950-х годов Жюли вернулась в прежнюю колею своей предпринимательской деятельности, все более разворачивая дело и получая за это вполне хорошие деньги. Вскоре она переехала из пригорода Парижа в район Монмартра, купив, на сей раз большую квартиру с видом на весь город.
Старший сын Жюли Дмитрий сразу же после возвращения в Париж возобновил учебу на юридическом факультете, в дальнейшем став парижским адвокатом. В конце 50-х Жюли узнала о тайном романе сына с племянницей Казем-Бека Софией, эмигрировавшим в далекую Америку.
Возмутившись таинственности, которую влюбленные выбрали, она все же не воспротивилась невесте сына, хотя и видела эту хрупкую, совсем еще молодую девушку всего лишь раз. Дмитрий рассказал, что познакомился с Софией на одном из парижских вечеров еще в 1930-х, когда она с дядей приехала на несколько дней в Париж перед тем, как отправиться в Америку.
- Мой Дмитрий, - протянула Жюли, обнимая сына. – Я не устану повторять, как ты напоминаешь мне своего покойного отца! Ты действительно влюблен в эту девушку, что готов на ней жениться?
- Матушка, - сказал Дмитрий и поднес руки бывшей танцовщицы к губам, оставив поцелуи. – Я знаю, что я очень похож на своего отца. Да, я влюблен в Софию и хочу жениться на ней, но только если ты позволишь.
И Жюли дала согласие. Счастье детей для нее было превыше всего, и если за Дмитрия она была спокойна, так как после женитьбы на племяннице Казем-Бека они отправились в свадебное путешествие и выбрали постоянным местом жительства Пенсильванию, то теперь больше всего женщину волновала судьба Мелани.
Младшая дочь к тому времени став настоящей белокурой красавицей поступила в парижскую музыкальную филармонию. Ей вдруг захотелось быть такой же, как ее мать и тоже выступать на сцене, как это делала в прошлом Жюли, но выбрала она не танцы, а игру на фортепиано. Проучившись несколько лет и выпустившись, поначалу ей было трудно найти постоянный заработок, играя на одном лишь фортепиано. Разочаровавшись, Мелани стала все чаще сидеть с матерью в антикварном магазине.
Но переучиваться белокурая красавица не хотела, сочтя, что музыкальное образование тоже не плохо, пусть и не прибыльное и неудачное лично для нее. В начале 60-х годов она вышла замуж за родовитого английского графа и, покинув Париж, уехала с ним в Англию.
Жюли же продолжала заниматься своим антикварным магазином. В один из таких вот рабочих дней рано утром придя в магазин и получив сведения о новых пришедших вещах, Жюли полезла в нижние ящики своего письменного стола, ища расписку. Резко открыв один из ящиков и выпотрошив его, вдруг среди всех бумаг и лишних вещей она заметила неброский рисунок, на котором была изображена Жюли.
Скинув все ненужное со стола и аккуратно взяв в руки рисунок, положив его на стол, княгиня стала медленно проводить по нему левой рукой. На рисунке почерком Дмитрия Павловича было написано ее имя, и она сразу вспомнила пребывание с мужем в Греции. Как же они тогда были счастливы! Все еще не отрывая взгляд от рисунка, и продолжая вести по нему рукой, на Жюли нахлынули воспоминания.
Все эти годы она подавляла в себе боль от утраты и тоску по мужу, но сейчас, видя рисунок сдерживаться больше не было сил, и громко зарыдав, она прижала листок к своей груди. Затем немного успокоившись, оставив рисунок на столе, она прошла в смежное помещение между главным залом и подсобкой, где также хранились вещи.
Ее глаза особенно устремились на модели поездов Дмитрия Павловича, оставшихся после его смерти. Не зная, что с ними делать, она забрала их к себе в магазин, где поставила на полочку.
На моделях виднелась пыль и, смахнув ее тряпочкой, она стала рассматривать их, будто видела в первый раз. Взяв в свои руки одну из американских моделей поездов, которую Жюли подарила Дмитрию в день свадьбы, она улыбнулась, осматривая ее.
Забыв о расписке, она все продолжала так стоять. Услышав шаги в главном зале, женщина поняла, что пришел посетитель, и быстро поставив модель поезда на место, кинулась в главный зал.
Увидев посетителя, Жюли узнала его, и молча с удивлением посмотрев на него, она ждала, что он скажет. Это был Алексей Воронов. Состарившийся, чуть сгорбленный, худее чем прежде, Алексей неотрывно смотрел на Жюли своими голубыми глазами, однако теперь в них не виднелось ни блеска, ни живости. Его глаза, до этих пор имеющие насыщенный, восхитительный цвет, будто выцвели и впали, приобретя грусть.
- Княгиня, - сказал он, - рад видеть вас в полном здравии. Я слышал, что великий князь Дмитрий Павлович умер. Примите мои сожаления, княгиня.
- Благодарю, - отвечала она. – Что вас сюда привело? Желаете чего-либо приобрести?
- О нет, напротив, - загадочно озаряя свое меланхоличное лицо, продолжал Воронов. – Хочу кое – что отдать, княгиня.
Жюли удивилась, но не проронила ни слова, все ожидая, что он скажет дальше. Алексей, до этого стоявший в отдалении подошел ближе, и теперь его и бывшую танцовщицу разделял только письменный стол. Аккуратно положив квадратную синюю коробочку на стол, он вновь посмотрел на Жюли. Женщина, не решаясь открыть ее, промолвила:
- Что это, мистер Воронов?
- Откройте и все сами увидите, - ответил офицер.
Осторожно взяв коробочку в левую ладонь и открыв ее, она увидела массивное кольцо с большим голубым топазом треугольной формы, вокруг которого расположились два маленьких белых феонита. Кольцо было великолепно: настолько тонко и изящно сделано, настолько поражало оно своей красотою, что невольно залюбуешься им. И Жюли залюбовалась.
- Это кольцо, княгиня, ценная реликвия моей матери. Оно передалось нам от моей прабабки, и я всегда хотел, чтобы у него был хороший владелец. Но моей матери больше нет, и никого не осталось кроме меня в живых.
Он на минуту замолчал, подбирая слова.
- Раньше я хотел подарить это кольцо любимой женщине, но она отвернулась от меня. Я говорю о вас Жюли и вот, не найдя нужного применения ему я вновь несу его к вам. Но я не прошу принять его, я лишь прошу хранить его.