Мэг смотрела в лобовое стекло сквозь дуги дворников. Капли дождя серебрились в свете фар. Дорога была одинокой, черной, из-за деревьев струился потусторонний туман. Лианы душили и обвивали прибрежные сосны, перекрывая ток соков, захватывая все на своем пути, словно шла война с гималайской ежевикой – место постепенно поглощали чужеземные растения-захватчики и многочисленные лианы.
В ночи засверкали указатели. ДЖЭРХАРТ, СИСАЙД, КЭННОН-БИЧ, МАНЗАНИТА…
Живот сжался от волнения.
Ты счастлива?
Джонах задал этот вопрос осенью, когда они ездили на тыквенное поле и бегали среди зарослей кукурузы с двумя его племянницами. Он схватил ее за руку, обнял и повернул к себе лицом, горячо поцеловал в губы в уединенности кукурузных стен. С блестящими глазами. И холодными руками.
– Конечно, счастлива, – ответила она.
С чего бы не быть счастливой? У нее есть литературное признание, финансовый успех. Здоровье. Силы. Она искрится энергией, жаждет сделать карьеру. Отхватила мужчину, которого «Сиэтл таймс» объявила самым завидным холостяком северо-запада. Мужчину, который напоминает загадочного, молчаливого Хитклиффа из «Грозового перевала»[1]. Мужчину, который невероятно богат, независим и, несомненно, глубоко ее любит.
Или любил.
Они познакомились около трех лет назад, когда она брала у него интервью для одной из книг. Он консультировал полицию по этому делу и свидетельствовал в суде по поводу психического состояния серийного сексуального садиста.
Ее Джонах был проницательным наблюдателем за человеческой природой, вечным исследователем психики. Страстным наблюдателем – и тем прохладным октябрьским днем он наблюдал за ней. Он увидел что-то в глубине ее глаз, какую-то тень, пока она гонялась за его племянницами в зарослях кукурузы. Две сестры с разницей в четыре года, как было и у них с Шерри, – и старшая была очень красива и грациозна. А младшая, застенчивая девчонка-сорванец, была беззаветно предана сестре. Неуклюжая маленькая тень.
Тень Шерри – так когда-то называли Мэг. Маленькая рыжеволосая сорвиголова, вечно следующая за золотым светом Шерри. Сестра, боготворящая женственное очарование Шерри, – как старшая сестра улыбалась с обманчивой наивностью ребенка, манипулируя при этом людьми своим маленьким пальчиком.
– Пошли. Найдем девочек! – рванулась вперед Мэг. Жесткие кукурузные стены стали вдруг слишком тесными, а лабиринт превратился в тюрьму, откуда нужно было срочно бежать.
Но Джонах задержался еще на несколько мгновений.
– Чего ты хочешь от жизни – детей?
– Когда мы будем готовы. – Она оставила его в лабиринте в одиночестве. И побежала за девочками, а может, за своими воспоминаниями, за чем-то, сидящим у нее глубоко внутри, или, как бы сказал Джонах, снова убежала прочь. Чтобы не пускать его – никого – внутрь.
Ее охватило горячее раздражение, и руки сильнее сжали руль «Форда Ф-350». Вместе с раздражением пришло самобичевание, подобие стыда. Она протянула руку к пассажирскому сиденью, нажала кнопку записи на диктофоне и сделала глубокий вдох. Начало, просто начни сначала…
– В тот день мне не следовало врать, покрывая Шерри, – мягко сказала она в микрофон гарнитуры, вглядываясь в темноту. Фары прорезали в тумане узкие тоннели. Она проехала араукарию, увитую плющом. – Не следовало ее выгораживать…
В свете фар появился знак, надпись сверкала светоотражающей краской. ШЕЛТЕР-БЭЙ. ПЯТЬ МИЛЬ.
Какое-то животное перебежало дорогу. Она резко ударила по тормозам, машину занесло на гравий. У Мэг екнуло сердце. Снаружи вокруг нее колыхались под сильным ветром ветви. Кружились юбки хвойных деревьев.
Она смотрела на знак, и в нее проникал невнятный ужас, просыпались нейроны давно забытого страха, погружая ее разум в поросший паутиной мрак подсознания. Некогда счастливая деревушка ее юности, Шелтер-Бэй, превратилась в город воспоминаний, словно сошедший со страниц романов Стивена Кинга, в место, где за потрескавшимся туристическим фасадом притаилась тьма.
Все мы знаем, что происходит с героинями, которые спускаются вниз по ступеням в подвал, держа дрожащую свечу…
– Именно тогда все пошло не так, – мягко сказала она в микрофон. – Если бы я сразу призналась маме и папе, что Шерри уехала с ним на отмель, а не отправилась самостоятельно на ее поиски, чтобы предупредить ее, что нужно спешить домой. Убираться подобру-поздорову…
Она прочистила горло, пытаясь побороть напряжение с помощью громкого голоса, под аккомпанемент скрипа дворников.
– Сама не знаю, почему постоянно пыталась спасти Шерри. Защитить ее. Что я могла знать в тринадцать, четырнадцать лет – было ли это предчувствием? Начала ли я подсознательно замечать, когда зарождалась моя собственная сексуальность, что сестра играет в опасные игры? Что тем летом, последним летом перед колледжем и взрослой жизнью, она слишком близко подошла к опасной черте? Потому что в конце концов, покрывая ее ложь, я подвела ее. Я подвела ее даже после смерти, потому что не могла вспомнить… Во многом из того, что случилось тем августовским вечером, была виновата именно я… И умереть должна была я, а не Шерри.