— Да, я и представить не мог, — ответил Конрад.
Тюрьма представляла собой ничем не примечательное здание. Литые чугунные ворота заржавели и стояли нараспашку Внутри темно. Однако Конни видит признаки заразы и слышит их. Тюрьма кишела мертвыми, и все они искали что-то утерянное: детей, любовь, цели и надежды. И свои души заодно.
— Может, у нее вовсе и нет какой-то особенной устойчивости к заразе, — говорит он голосом Глэдис, дойдя до края Эмансипейшн-плейс. — По телевизору все наврали, просто чтобы люди хоть на что-то надеялись. А так обычное вранье. Может, наоборот, от Делии-то вся эта дрянь и пошла.
— Глэдис, ты, однако же, оптимистка, — отвечает он собственным голосом.
— Не лучше ли тебе застрелиться, пока не поздно? Противно думать, что обратишься в одного из них. А вдруг Небеса существуют, но тебя и не пустят, потому что души нет?
Конрад останавливается и смотрит на огромное кирпичное здание тюрьмы. Все окна забраны решетками.
— Глэдис, я уже на месте. Долго же я сюда шел… Мы оба знаем: она всегда была неправильной. Но теперь не время прятать голову в песок, — изрекает он и поднимается по ступенькам.
Перед ним длинный и узкий коридор вдоль всего здания. Там и тут двери и боксы для приема заключенных. Конрад бредет сперва по восточному крылу, затем возвращается и бредет по западному Там встречает хрупкую девочку, которая покачивается в такт движущимся лопастям вентилятора: их крутит горячий влажный воздух с улицы. Глаза девочки налиты кровью. По привычке Конрад бьет ее ногой. Девочка летит к облицованной плитками стене, слышится хруст: наверное, сломалась бедренная кость. Но девочка не бросается на обидчика, а испорченной куклой лежит у стены кафетерия.
— Прости, — бормочет Конрад и тащится дальше.
«Ничего страшного, — отвечает девочка в его воображении. — Вы не видели моего папу? Он меня бросил».
— Это удар ниже пояса, — бормочет он в ответ, хотя, возможно, лишь воображает, что бормочет.
Может, сейчас он начал понимать мертвых, а они его?
Девочка ухмыляется.
Камеры расположены в задней части здания. Их тридцать, они тянутся в два этажа вдоль стен большого зала. Конрад бредет от одной к другой. Половина пуста, в остальных он находит по одной женщине в каждой. Те, кому удалось избежать заразы, по большей части лежат на кроватях — умершие от голода, высохшие. Никого, похожего на Делию, нет. Как жаль, они погибли лишь потому, что никто не догадался выпустить их или хотя бы накормить! В девятой камере женщина умерла, вцепившись в прутья. Ее передние зубы стесаны до десен — она пыталась прогрызть сталь, чтобы выбраться наружу.
Конечно, есть и зомби. Они бессмысленно бродят кругами приблизительно на равных расстояниях друг от друга, будто молекулы в воздухе при тепловом равновесии. Один на десяток квадратных футов. Никто не обращает внимания на Конрада, зато он слышит их мысли.
«Я голоден».
«Я хочу пить».
«Мне одиноко».
«Здесь так темно».
«Меня никто не любит».
В подвале западного крыла Конрад обнаруживает импровизированную лабораторию. Похоже, операции делали прямо в коридоре. Стойки для капельниц, мониторы, иглы. Это напоминает Конраду об Адаме. Подумалось вдруг, что никогда не спрашивал у Делии, не хочет ли она оставить ребенка у себя. И Глэдис не спрашивала. Они забрали мальчика, а его мать отбросили, словно мусор. Но когда признаешь свои ошибки, легче судить объективно. Да, это она убила ту рыбу, и Баркли, и ребят из школы. Она родилась жаждущей крови.
В подвале тела заключенных прикованы к каталкам. Наверное, им вводили вирусный препарат, потому что головы аккуратно отпилены. Вокруг бродят зараженные доктор с медсестрой, продолжающие и после смерти играть роль всемогущих добрых тюремщиков. Кажется, они считают, что помогают кому-то, проверяя, есть ли пульс в мертвых руках.
— Делия! — зовет Конрад.
Доктор с медсестрой поднимают на него глаза, затем возвращаются к прежнему занятию.
Если Делия жива и ее удастся отыскать, бестолковый папа Конрад будет счастлив. Даже если она такая же, как раньше, получится, что он шел сюда не зря.
И вдруг издали доносится едва слышный ответ: «Я здесь!»
Конрад не видел свою дочь уже много лет, но хорошо помнит ее голос: тот отпечатался в самых потаенных слоях его памяти, куда никакой вирус не может добраться. В тех глубинах, где родительский инстинкт живет еще со времен динозавров. Тело Конрада движется почти помимо воли. Даже спина больше не болит, все мышцы онемели.