Но там, где прежде обитало мясо, теперь пустота, и у зомби постепенно зародится удивление, конечно в меру способности зомби удивляться. Желудки, когда-то распертые плотью, опустеют и сожмутся, приникнут к хребтам, и мертвые в конце концов начнут слабеть без еды. Они будут водить затуманенными глазами по сторонам, испускать стоны и свист из легких, не способных дышать; будут выдавливать из них воздух, чтобы как-то выразить застрявшие в мозгу нечленораздельные вопросы.
Но отвечать некому. Искать некого — найти они могут только друг друга.
И скоро зомби выяснят, что мертвая плоть невкусна.
С победой к зомби придет тревога. Больше делать нечего, нечем занять себя.
Прежние их повадки станут бессмысленными, и ничто не принесет им удовлетворения. Никто больше не пугается, завидев, как они бредут по улицам, протягивая руки и воя. Они станут выламывать двери, лупить по уцелевшим окнам гнилыми ладонями, прятаться в реках и озерах, брести к замеченным на шоссе автомобилям. Но те встали здесь на вечный прикол, и никто внутри не завизжит от звона бьющегося стекла, а речную гладь не возмутят движения незадачливого пловца, пытающегося спастись. Некого больше хватать, утаскивать под воду. Когда двери подадутся под ударами, за ними не окажется никого, сжавшегося от страха.
Людей нет, не на кого охотиться, нечего пожирать. Они способны только шагать бесцельно, словно в поисках вождя. Но вести их некому. Даже идущий впереди других зомби не является вождем — он всего лишь идет впереди.
Зомби всегда одиноки, даже когда все вместе. У них осталась лишь одна потребность — переставлять ноги нескончаемо и упрямо. Мир велик, бродить по нему можно долго, даже если населяют его лишь мертвецы.
Победив, зомби не задумаются о будущем. Зомби-мамы не понесут новорожденных зомби-детей в гниющих руках. Друг друга зомби утешить не смогут, не смогут открыть для себя дружбу, для них останутся недоступными приязнь к близким, доброта, сочувствие. Они не смогут мечтать и чему-либо учиться, они не в силах и вообразить того, что им недоступно.
Они не смогут строить, ремонтировать машины, писать рассказы, петь песни. Не смогут влюбиться. Для зомби не существует времени. Есть лишь вечное настоящее, и в нем умещается то немногое, что зомби еще способны ощутить и воспринять: местность вокруг, унылый неотступный голод, потребность сделать следующий шаг.
Остатки человеческих построек станут разрушаться, рассыпаться в пыль. Выпадут стекла, обвалятся стены. Города сгорят, уйдут под воду, их захватит лес, поглотит пустыня.
Прежний человеческий мир канет в Лету, обратится в ничто, заполнится пустотой, будто глазницы голого черепа.
Когда зомби победят, они не испытают страха, не засмеются и не заплачут, не пожалеют об ушедшем. Земля будет совершать оборот за оборотом, снова и снова зимний мороз сменится летним зноем, солнце множество раз совершит положенный путь по небосводу, а зомби будут все так же бесцельно брести.
Когда зомби победят, они не уймутся. Так и будут стонать, выть и шипеть, пока не разложатся и не отвалятся губы, не распадутся голосовые связки. Зомби не смогут породить ни единой мысли, не поймут смысла слов, еще вырывающихся из их ртов, но тусклые, жалкие крохи сознания подскажут им: где-то рядом, но уже за недоступной гранью лежат воспоминания о том, кем они были. И потому зомби попытаются говорить, двигая полуразрушенными челюстями, скрежеща костью о кость, сами не понимая зачем.
Один за другим зомби падут. Когда изломанные ноги уже будут не способны шагать, нежить устелет собой улицы. Мертвецы будут катиться по лестницам, падать среди залов и спален, застревать за кроватями и в чуланах, в туалетах и ванных, не зная, не видя и не понимая назначения своих бывших жилищ, превратившихся в ловушки. Зомби погрузятся на дно морей и океанов, лягут в полях, заскользят по горным склонам, развалятся на части у обочин автострад.
Один за другим они перестанут двигаться, плоть и кости разрушатся, мышцы распадутся. И в тишине и неподвижности зомби, бессильные и ничтожные, по-прежнему будут одержимы голодом, смутной жаждой движения, а еще и тоской по отнятому у них. Будут полны того, что сами так щедро дарили нам.
Их будет терзать жажда покоя, прекращения всякого существования и движения, жажда спасительной темноты.
Жажда смерти.