Я открываю рот. Сначала слова не хотят выходить. Даже сейчас горло сжимается, тело сопротивляется под грубой силой привычки. Затем что-то внутри расслабляется.
— Я тоже тебя люблю, Стэнли.
Он держит меня в объятиях крепко, в его руках я словно в укрытии, в норе, и он зарывается лицом в мои волосы.
Я слышу низкий, специфический звук, похожий на воркование голубки, он такой тихий, что почти неразличим, и я понимаю, что он исходит из моего собственного горла. Такой звук кролики издают, когда счастливы.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
— Ты уверена? — спрашивает Стэнли.
Я осматриваю квартиру. Кроме рядов картонных коробок с ярлыками «КНИГИ», «DVD» и «РАЗНЫЕ ВЕЩИ», в ней пока ничего нет.
— Я уверена. В любом случае уже несколько поздно обдумывать наше решение.
Остальную мебель грузчики перевезут завтра. Сейчас же все, что у нас есть, — это кровать и телевизор. И клетка Матильды, стоящая на полу. Хомячиха грызет свой корм, совсем, кажется, не обращая внимания на смену обстановки.
Я сижу на краю кровати и кручу в руках кубик Рубика.
Стэнли подходит, опираясь на трость, и садится рядом.
— Я знаю, что перемены для тебя — большое дело, — говорит он. — И знаю, что тебе нравился мой дом.
— Отсюда ближе до Эльмбрука и до твоего колледжа. Так проще.
Рядом с клеткой Матильды несколько коробок с надписью «ВЕЩИ МАМЫ».
— Что ты собираешься с ними делать, — спрашиваю я.
— Скорее всего, отдам на благотворительность.
Я киваю и смотрю на него краем глаза.
— Что ты чувствуешь?
Он улыбается одним уголком губ.
— Я в ужасе. Но в хорошем смысле, — он оглядывает квартиру.
Ему назначили новое лечение и делают уколы, повышающие уровень коллагена в костях, теперь голубизна его белков уже не так заметна. Но я все равно различаю легкий оттенок, словно холодный голубоватый блеск белого жемчуга.
— Да.
Свет льется из живописного окна в гостиную, освещая белые стены. Все здесь кажется очень ярким. Потребуется время, чтобы привыкнуть.
— Вся кухонная утварь в коробках, — говорит он. — Давай сходим поесть куда-нибудь? Кажется, тут рядом есть кафе с блинчиками.
Я киваю, натягиваю толстовку, и мы выходим из квартиры. По пути проезжаем парк, в нем маленький пруд и лавочка.
— Погоди, — прошу я.
Он паркует машину, мы выходим и садимся на лавочку друг рядом с другом. По воде плывет пара гусей. В траве копошится крольчиха. Она останавливается и поднимает голову, ее уши настороженно подергиваются.
Мы просто сидим. Под ногами размякшая от талого снега коричневая после зимы трава. Я замечаю несколько нежных зеленых ростков, пробивающихся к солнцу, и вдыхаю крутой, холодный воздух. В нем можно различить новый, напоминающий о скором тепле запах.
— Забавно, — говорит он. — Я размышлял над той фразой из «Обитателей холмов»: «Мое сердце стало одним из Тысячи». Я знаю, что она о скорби, но для меня она всегда отчасти звучала как-то… обнадеживающе. Словно речь о том, чтобы стать чем-то большим, чем ты сам. О соединении с другими людьми или миром.
Над нашими головами растянулся небосвод, синий и ясный, и я чувствую ощущение приподнятости, ощущение раскрытия. Мое сердце стало одним из Тысячи, думаю я, примеряя новое значение. Оно кажется точным.
Я вспоминаю, как первый раз увидела Стэнли, сидящим на скамейке, точно такой же, как эта. Помню, как расстроилась, что какой-то незнакомец занял мою территорию и нарушил мою аккуратно спланированную последовательность действий. Я хотела встать, уйти и никогда не возвращаться. И едва этого не сделала, но что-то меня остановило. Чем же было это «что-то»?
Искоркой любопытства? Случайным импульсом электроактивности в какой-то глубоко спрятанной извилине мозга? Раскрытием и закрытием ионного канала одной нервной клетки. Вращением субатомной частицы внутри этого канала. Что-то столь малое, кажущееся столь случайным. А теперь у меня со Стэнли общий дом. Быть с ним кажется чем-то простым и естественным, словно так может быть всегда.
Головой я понимаю, что не существует такой вещи, как бесконечность. Однажды мы умрем, и наши кости превратятся в прах. Однажды человечество погибнет, и землей будут править разумные кролики или машины, которые мы оставим после себя. Или существа, которых мы даже не можем представить. А потом Солнце взорвется и поглотит Землю и все другие планеты, и Вселенная продолжит расширяться, пока гравитация не ослабнет и все не улетит в темноту, и все звезды станут беззвучными и холодными, и сама материя обратится в ничто. Время закончится, и не останется ничего, кроме безграничного, холодного, пустого пространства. Атомы, из которых когда-то состояли наши тела, разлетятся на невообразимые расстояния.