— Хм, привет!
«Здравствуй».
Повисают несколько сердцебиений тишины.
— Ну, как сегодня было на работе?
«Сносно».
— Ну это, наверное, хорошо. Это хорошо, что сносно, а не плохо. — Он тихо вздыхает. — Боже, я, кажется, совсем не в своем уме сейчас. Ну, а как… дела вне работы?
«Я читала теорию множественных миров».
— Правда?
Я начинаю набирать описание универсальной волновой функции, но прежде чем успеваю закончить, он говорит:
— Я очень хотел бы с тобой встретиться. В смысле, лично встретиться. Если ты нашла мой телефон, значит, ты живешь тоже где-то здесь неподалеку? Я подумал, может… пообедаем как-нибудь вместе или вроде того?
Сердце выскакивает из груди. По крайней мере, по ощущениям похоже.
— Не хочу на тебя давить, — продолжает он. — Я знаю, что ты любишь уединение. Но мне очень интересно узнать, какая ты на самом деле. Не то чтобы здесь не на самом деле. Ну, ты поняла.
В глазах у меня плывет, звуки путаются.
Когда чувства возвращаются, он тревожно произносит:
— Элви? Элви, ты там? Пожалуйста, ответь!
Телефон, скользкий от пота, прижат к моему уху. Я очень тяжело дышу, очень быстро. Меня подташнивает.
Он все еще зовет меня.
— Мне… — мой голос звучит плоско и хрипло. — Мне нужно идти.
Я вдавливаю кнопку большим пальцем, обрывая звонок. Перед глазами плывут черные точки, я прижимаю колени к груди.
Во вспышке света я вижу, как ворота Хранилища открываются, из-за них доносится гул.
Странное чувство в грудной клетке, словно бы хочу зевнуть, но не могу. Челюсти стиснуты. Тупая боль пульсирует где-то за левым глазом и выстреливает в основание шеи. Я узнаю начало панической атаки. Иду в ванну и заворачиваюсь в одеяло, но в этот раз оно не помогает.
«Никто еще не умирал от панических атак.
Через десять минут все пройдет.
Нужно просто перетерпеть», — я повторяю себе избитые фразы, хватая воздух ртом.
Когда приступ проходит, я все еще трясусь, лежа в ледяном поту. Я выбираюсь из одеяла, встаю на колени перед унитазом, и меня выворачивает.
Руки трясутся, я вытираю рот туалетной бумагой. Так плохо мне не было вот уже несколько месяцев.
На мгновение я задумываюсь, не позвонить ли доктору Бернхардту. Может, он найдет кого-то, кто пропишет мне успокоительное, чтобы меня отключило и боль унялась. Но я каждый раз трясусь от страха просто при мысли зайти в кабинет врача.
Когда мне было пятнадцать и я только вышла из приюта, мне назначили обязательные психологические консультации со старухой, которая источала соленый, рассольный запах, типа оливок. Приемы были короткими и формальными. Бóльшую часть времени я проводила, уставясь в стену и отвечая на ее вопросы очень поверхностно, ожидая, когда это все закончится. Я слишком много общалась с врачами и другими медицинскими работниками в детстве. И никто из них не помог мне по-настоящему.
Впервые я попала к психологу в третьем классе. В ее кабинете было полно игрушек и кукол. Также там было колесо эмоций с разными цветами и надписями «СЧАСТЛИВЫЙ», «ГРУСТНЫЙ», «ЗЛОЙ» и «СПОКОЙНЫЙ». На нашем первом занятии она пыталась научить меня улыбаться.
— Улыбка — простой способ проявить дружелюбие, — сказала она, показывая на свои розовые щеки с ямочками. — Вот так. А теперь ты.
Я обнажила зубы.
— Очень, — она кашлянула, — очень хорошо. Теперь попробуй улыбнуться вот в это зеркало.
Я сделала еще одну попытку.
— Еще разок. Попробуй расслабиться.
— Обезьяны показывают зубы в знак подчинения, — сказала я.
Он взглянула на меня своими яркими глазами и наклонила голову:
— Это очень интересно. Но ведь люди — не обезьяны.
— Обезьяны! Люди приматы, как шимпанзе или бонобó.
— Давай-ка еще раз попробуем улыбнуться.
На той же неделе в школе произошел еще один «инцидент», как говорили взрослые, когда случалось что-то плохое. Мальчик ходил за мной по школьным коридорам и перекатывал в пенале шарики, зная, как меня раздражает этот звук. Казалось, что шарики катаются внутри моей черепной коробки, ударяясь о ее стенки. Я попросила его перестать, но он продолжил. Я притворилась, что не замечаю его. Но он все не отставал от меня, грохоча шариками все громче и громче и напевая монотонным голосом: «Робо-тор-моз, Робо-тор-моз». В конце концов я развернулась и вмазала ему по лицу. Меня наказали на два дня.
— Теперь давай поговорим об этой ситуации, — говорит психолог на нашей следующей встрече. — Что нужно было бы сделать, чтобы все сложилось иначе?
Я сижу, скрестив ноги и уставившись в одну точку на полу.